Панорама Исфагана. Гравюры по рис. К. Бруина 1704 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 1, 1718, p. 198/199 [324—326]

Главная площадь Исфагана (Мейдан). Гравюры по рис. К. Бруина 1704 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 1, 1718, p. 198/199 [327—328]

Слева: Вид от мечети шаха. A — Талель, или обзорная галерея, в Али-Капу — портале-павильоне 7-этажного дворца шаха; B — мечеть шейха Лотфоллы для гарема шаха; C — Вакт-е-саат (Wagtis-sai-aet), или павильон машин: там были механические золочёные часы с боем и движущимися деревянными фигурами музыкантов [http://www.iranicaonline.org/articles/clocks-pers]; D — здание музыкальных инструментов (музыкальный зал); E — Дер-Харам, или вход в Сераль для торжественных случаев; на площади — торговые палатки. Столб отмечает центр площади. По всей длине дворцового портика идёт балюстрада из крашеного дерева.

Справа: Вид от здания музыкантов шаха. А — Талель, откуда шах наблюдал за играми и состязаниями на площади; B — мечеть шаха; C — мечеть Лотфоллы; D — Вакт-е-саат (павильон времени); в центре — торговые палатки.

Ещё за полвека до Полозова так восхищался главной площадью Исфагана купец Федот Котов: «А майдан весь гладок и ровен нарядной, а длиною сажен болши четырехъсот, а поперег сажен со сто. А около майдану ряды, и кафы, и гостиные дворы, и мечети — все каменные. А гостиных дворов, сказывают, болшие ста, а все каменные. А у них перед анбары и в анбарех писано розными красками и золотом всякие травы. А торгуют на них всякие люди: тезики <мусульмане — Е.Ш.>, индейцы, турки, арапы, арменья, и аравляне и жиды. А с конца майдану ворота высоки, стоят часы, а где часы стоят и то место выписано золотом, а зделано стройно, а у часов мастер руской. А теми вороты ходят в тынчак <рынок — Е.Ш.>, тот у них болшой ряд и велик, кабы у нас суроской. И тут у них всякими товары торгуют. И в той тынчи и денги делают. А в ряду лавки каменные с верхними анъбарами и своды каменные покрыт стройно. А перед лавками и в лавках писано розными красками з золотом, а у тынчи по обеим концом ворота великие и чепи железные для конных. А в тынчи лавок, опричь верхных анбаров и киюз <киосков — Е.Ш.>, а русских с 200* /.../

___________

* Число, по мнению Н. Кузнецовой, подготовившей публикацию, фантастическое. — Е.Ш.

А подле майдан, от тынчи от левые руки и от правой по обе стороны поделаны полаты каменные, а зовут кафы и выписаны красками и з золотом, а з двух сторон каф решетки деревянные, куды кизылбаши смотрят на игру, но и денег не дают. А верхи у всех выписаны красками же з золотом и во всех кафах, выше человека, протянуто железо волоченое и уплетено, что сеть или шахматная доска. И во всякой клетки поставленой по стопке cкляной, а в них налито щербачья <кунжутное — Е.Ш.> масла с фильтею. И те склянки зажигают с маслом по вечерам, да в кафах же зделаны ердани <бассейны — Е.Ш.> каменные с водою. И круг тех ерданей робята пляшут з звонцами,а иныя бьют по бубнам, и в суренки <зурны — Е.Ш.> играют, и в сопелки, а робята все молодые и хорошие. А платье на них и челмы и кушаки з золотом, а по пояс около гузна чтобы бор, что хупавые <сборки для красоты — Е.Ш.>. /.../

А на левой руки тынчи такой же зделан сарай, тут бьют в 20 набатов, и в трубы трубят, и в суренки играют туръские люди, что взял шах в Багдате. А с майдану ежевечеров людей со всякими товары и с харчем ссылают и майдан чистят и равняют мелким камением, хрящем <крупным песком — Е.Ш.> и водою поливают для летного конъского праху. И тут на майдан сам шах, сам выежжает, тешитца мало не ежеднеи, и в кафы. А теши у него: пляшут перед ним робята ис каф, а иные против его стоят на майдане со свечами восковыми, а свечи горят. И около всего майдану чираки <светильники — Е.Ш.> горят с нефтью и того тешитца долго вечера. И стреляют порохом и селитрою ис писчеи бумаги и летают по майдану, что змеи.

А шах охочь и днем гуляти по майдану и по рядом не во многих людех, толко перед ним ходят скороходы с батошки, а иное и без скороходов»*, — и т. д.

_________

* Хожение купца Федота Котова в Персию. М., 1958, с. 42, 43, 44 [http://depositfiles.com/files/elop2lviq]. Там же на с. 61—96 перевод Н. А. Кузнецовой на соврем. язык и далее её же примечания (цитированные отрывки — на с. 78, 80—82, откуда я заимствовал пояснения большинства старых слов Котова) [www.vostlit.info/Texts/rus6/Kotov/frametext.htm].

Правда, надо уточнить, что тот самый шах Аббас, который возвеличил Исфаган и которого описывает Котов, передал свой дворец и все дворцы и сады шахской аллеи Исфагана в вакф (религиозное пожертвование) «Четырнадцати чистых» (Пророка Мухаммеда, его дочери Фатимы, зятя Али, в честь которого назван дворцовый портал Али-Капу, и последующих 12-ти законных, для шиитов-кызылбашей, имамов), и плата за пользование покоями и садами вносилась им и последующими шахами его династии в пятничную (главную) мечеть Исфагана*.

_____________

* С. Антоненко. Сузы, Вавилон и Персеполь. Летопись иранских столиц. Родина, 2001, № 5 [http://www.istrodina.com/old/2001_05/03.htm].

Исфаган. Виды проспекта Чахар-Баг. Гравюры по рис. К. Бруина 1704 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 1, 1718, p. 202/203 [333—335]

Исфаган. Мост Аллаверды-Хан. Гравюры по рис. К. Бруина 1704 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 1, 1718, p. 202/203 [330—331]

При Полозове на персидском троне восседал восьмой правитель из династии Сефевидов, Сафи II Сулейман, о котором Википедия пишет сурово: «...этот болезненный человек, предававшийся роскоши, гарему и пьянству, каждый день производил казни и увечья, а границы страдали от набегов». Престол достался ему в 19 лет, на его лучшем портрете 1670 г. болезненным он не выглядит (да и просидел на троне как-никак 28 лет), а окружают его музыканты, астрологи, мудрецы дивана, а также знаковые фигуры: вассалы-грузины, дарованные кое-какими правами евреи и даже допущенный ко двору европеец.

Короновали его дважды: после первой коронации титулом Сафи II, в ноябре 1666 г., случилась серия стихийных бедствий, да вдобавок персы понесли позорный урон от налётов Стеньки Разина со товарищи; поэтому, по рассуждению астрологов, его вторично короновали в более благоприятную дату, мартом следующего года, и нарекли заново — Сулейманом I. Государственные дела он, подобно отцу, отдал решать визирю и совету евнухов, сам же наслаждался жизнью и умер как отец — то ли с перепою, то ли от подагры, что, в общем, оттуда же. По крови он был преимущественно кавказцем (мать и бабка — черкешенки, прабабка — грузинка).

Вот такой государь одной из величайших держав тогдашнего мира, услышав доклад об удивительном московите, призвал его к себе и, видимо, проникшись доброжелательностью, предложил перейти в мусульманство, суля за это «многую казну». И не стал, в отличие от своего турецкого коллеги 15 лет назад, никак наказывать отважного прозелита Исы за отказ от столь лестного предложения. (Заметьте, насколько зеркально повторилась ситуация: два владыки, оба вступили на трон мальчиками, оба сидят на нём примерно по 10 лет, оба решают судьбу какого-то там неверного, который не более чем пыль под их ногами... и какой разный финал!*)

__________

* Кстати, летом того же года «султан и владыка Блистательной Порты, сын Мухаммеда, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, …царь над царями, властитель над властелинами, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан» отправил своё знаменитое письмо запорожским казакам, чтобы остаться в русской культуре героем анекдота.

При дворе Сулеймана уже несколько месяцев находился обласканный им (и ещё сильнее Полозова соблазняемый шахом перейти в ислам, но поначалу безуспешно) грузинский царевич, будущий карталийский царь Ираклий I (а после принятия всё-таки, по настоянию шаха, ислама в 1688 г. — Назар-Али-хан, царь то Картли, то Кахетии, по прихотям шаха). Перед этим с ноября 1653 по февраль 1674 года, т. е. 2/3 из своих примерно тридцати лет (родился он, по одним данным, в 1637, по другим, — в 1642-43 г.) Ираклий с матерью жил в Москве*, только неудачно съездил в 1662—64 гг. в Картли в попытке сесть на трон. Он был в фаворе у Алексея Михайловича (сплетники судачили, что в ещё большем — у его молодой жены Натальи Нарышкиной), правда, по-московски его звали отчего-то Николаем Давидовичем (отец его был в самом деле Давидом Багратиони)**. Портрет его даже включили в Царский Титулярник 1672 года (он был распорядителем на свадьбе царя с Нарышкиной в январе 1671 года, а эта должность почиталась тогда близко к крёстному отцовству).

____________

* Когда в начале 1650-х гг. Алексей Михайлович попросил царевича с матерью к себе, у грузин, по аналогии с нравами персидского шаха, было сильное подозрение, что миловидный Ираклий нужен русскому царю в роли наложника (слухи об этих опасениях и до Москвы дошли), и при проезде старца Суханова через Тифлис тамошний епископ допытывался насчёт этого, на что старец Арсений «тому клятвою клялся, что таких дел у государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русии отнюдь не бывает, ниже <даже — Е.Ш.> с женским полом, окроме царицы своей. И епископ и прочии с ним тому удивились, великое де то дело, если так» (Проскинитарий Арсения Суханова: 1649–1653 гг. Ред. и предисл. Н. И. Ивановского. Православный палестинский сборник, вып. 21 [т. 7, вып. 3], 1889, с. 108 [https://rapidshare.com/files/17516973/PPS_21_1889.pdf]).

** Надо сказать, что при дворе Сулеймана I грузинские царства (и Карталетию в частности) считали своими вассальными образованиями, и в Исфаган Николай Давидович поехал по требованию шаха; но и царь Алексей Михайлович в свои титулы включал тогда же звание государя «иверские земли, карталинские и грузинских царей», и царевича Николая Давидовича он отпустил с жалованной грамотой с золотой печатью, в которой, среди прочего, говорилось: «...нашего царского Величества подданному, грузинскому царевичу Николаю Давидовичу и наследникам его и всей иверской земле, быть под нашею царского в-ва высокою рукою и подданстве во всем потому, как написано в прежние отца нашего, блаженные памяти великого государя, и в нашей царского Величества жалованных в грамотах. Нам великому государю, нашему царскому Величеству и нашим государским детям и внучатам и наследникам потому ж служити и радеть и добра искати. Быть ему от нашего царского в-ва высокие руки, от наших государских детей никогда неотступным до кончины живота своего. Также тушинские, и шибутские и иних земель владетелей, и всякого чину людей под нашу царского Величества высокую руку приводить и укреплять в подданство. А из под нашие царского в-ва высокие руки к иным государствам не отводить, а нам великому государю нашему царскому в-ву, и нашим государским детям и наследникам, впредь его царевича Николая Давидовича, и внучат его и наследников, которые у них впредь будут, их людей и всю иверскую землю держати под нашею царского Величества высокою рукою в нынешнем царском милостивом жаловании и оберегении, смотря по их службе и правде, как наше царского в-ва милостивое жалование было к деду его Теймуразу Давидовичу и всей нашей царского в-ва жаловалной грамоте» [http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XVIII/1740-1760/Rus_gruz_otn_18_v_c_1/text2.htm]. Да и турки всё время на Грузию поглядывали... В общем, нелегко было Ираклию-Николаю.

Я полагаю, что именно он и был тем грузинским царевичем, которого Полозов столь счастливо встретил в Исфагане, только в челобитной перепутаны местами его имя с отчеством. (Сын у Николая Давыдовича, правда, уже был, но младенец, внебрачный, и не Давид, а Константин, позже, после исламизации — Махмад Кули-Хан). И, благодаря вновь неоценимой помощи С. А. Носова, доставившего в моё распоряжение скан неизданного списка «Челобитной» 1773 года, умозаключение подтвердилось: в помянутом списке царевич поименован верно. Так что путаницу внесли, судя по всему, переписчики, и в сводной редакции надо её убрать.

То ли из симпатии к человеку такой судьбы (да ещё собрату по испытанию соблазном на вероустойчивость), то ли из желания сделать правильный жест в адрес московского царя, но Ираклий-Николай и приютил у себя Полозова на 12 дней, и свёл его с оказавшимися в Исфагане русскими порученцами, и выдал на дорогу до родины немалую по тем временам сумму — 17 рублей «денег Московских».

В краткой редакции «Челобитной» названа, казалось бы, другая цифра — 20 рублёв (без слова «московских»), но именно отсутствие этого слова наводит на мысль, что тут не ошибка, а нумизматический нюанс.

Дело в том, что рубля как монеты тогда не было. Для повседневных расчётов основной массы населения служили скверно отчеканенные из серебряной проволоки копейки — плюгавая, неправильно-овальной формы монетка весом менее 0,5 г, величиной с мелкое арбузное семечко (Пётр I звал эти копейки «вшами», а беднота для мелких расчётов умудрялась их ещё и резать на половинки и трети!). Едва ли царевич Ираклий держал свою казну в такой монете. Он, конечно, если уж и вывез русскую монету вообще (что строжайше запрещалось простым подданным), то в виде официально исключённых из оборота в 1659 году, но долго ещё ходивших «ефимков с признаком» — европейских серебряных талеров и подобных им монет весом ок. 30 г и диаметром 40-45 мм с московским клеймом-надчеканкой (ещё талеры рубили начетверо, клеймили и тоже пускали в оборот; но и такие полуполтины вряд ли приличествовали царевичу).

Копейка Алексея Михайловича, полуполтина с надчеканом и ефимок [344—346]

Этот «московский рубль» для богатых, начеканенный в количестве около 1 млн. монет в 1650-х гг., ценой не равнялся 100 копейкам, т. к. по весу в нём было серебра меньше. Если Ираклий пожаловал Полозова именно русскими монетами, то я почти не сомневаюсь в том, что он дал круглую сумму — 20 монет-ефимков, а по курсу персидских менял это оказалось что-то близкое к 1700 монет-копеек, т. е. 17-ти рублям «московских денег» (виртуальных, не существующих в виде физической монеты «рубль», но бывших необходимой счётной единицей)*.

_____________

* Вот примерный расчёт: в 20 ефимках или, что то же по весу, в неклеймлёных талерах, которыми тоже мог вести расчёты царевич Ираклий, было высокопробного серебра чуть более 600 г (в хороших, «тяжёлых» талерах могло и до 640 г дотянуть), т. е. при весе тогдашних копеек ок. 0,44 г (а в реальности могло быть и поменьше), выходит около 14 руб. копейками; но персидские менялы не дураки были, знали, что московские копейки низкопробнее талеров и ефимков. Если разница в пробе составляла около 20%, то на столько же больше по весу надо было давать копеек за один талер/ефимок, то есть из 14 руб. как раз и выходит почти 17. Ираклий мог дать Полозову и 20 золотых монет турецкой или европейской чеканки (их курс был примерно 1,1 руб. серебром за 1 червонный золотой), которые после пересчёта из золото в серебро, да с поправкой на низкую пробу копеек, да за минусом процента менялы могли стать в его дорожном кушаке 17-ю рублями «московских денег» (в копейках-«вшах»), приятно утяжелив его на два фунта веса. Но тут слишком большая языковая натяжка: хотя основные ходившие тогда золотые монеты по курсу и были близки к рублю, но их не называли рублями, их звали (в том числе и Полозов в челобитной) червонными.

Но могло быть и так, что в челобитной Полозов просто для сведения государя перевёл пожалованную сумму в московскую валюту, а Ираклию гораздо логичнее было бы соблюдать законы Персии (а там, как и в Московии, иностранная монета должна была сдаваться в казну для переплавки в местную; правда, тоже как и в Московии, это строго не соблюдалось) и дать Полозову 20 новеньких, лишь недавно введённых в оборот шахом Сафи II, красивых, с 4-строчными стихами на фарси и именами 12-ти шиитских имамов по кругу, полновесных, ок. 37 г весом «персидских рублей» — монет достоинством в 5 аббаси. Они гораздо лучше переводятся в 1700 копеек*.

_____________

* 100 аббаси весили около 733 г., это по весу ~1664 старых копеек Михаила Фёдоровича, которые в 1670-х гг. ещё составляли заметную долю в копеечном обороте на Руси, или ок. 1800 похудевших и поплошавших копеек Алексея Михайловича, т. е. в среднем нечто весьма близкое к 17 рублям московских денег (не забудем, что и меняла себе толику оставлял за размен).

Поменять аббаси или ефимки на гораздо более удобные для мелких дорожных расчётов копеечки могли Полозову, скорее всего, в России, на таможне, за границу русскую валюту не пускали. В Исфагане, правда, это могли сделать «московские гонцы», которых указал Полозову всё тот же Ираклий: переводчик Константин Христофоров и подьячий Никифор Ларионов.

К предыдущему разделу | К оглавлению | К следующему разделу

Высказаться