На сайте представлены рисунки архитектора Л. С. Васильева, найденные при разборе его архива. Широко не известные, они хранились им бережно много лет, и из этого можно заключить, что они были для него чем то важным - значимой частью его души. Разумеется, сканер и компьютерная копия не могут передать шелестящего отсвета листьев, тепла и весеннего ветра, которым наполнена каждая работа. Разумеется, архитектурная деятельность Л. С. Васильева по масштабам известности на несколько порядков превосходит его акварели. Но в них столько живого трепета окружающего пространства, что без этих картин представление о личности этого человека будет неполным.

Костромской земле, кажется, свойственно производить художников, которые открываются миру лишь после своей смерти...

У всех на слуху имена Г. Островского, Е. Честнякова. И вот к ним добавляется новое имя, которому суждено стать открытием. Насколько сомасштабным с названными, это покажет время, но в самом факте открытия нет оснований сомневаться. Итак, представляем нового художника: Леонида Сергеевича Васильева, шесть лет назад ушедшего из жизни. (За этой вступительной заметкой приведены важнейшие выдержки из его систематической биографии, написанной в 2007 г. Н. А. Зонтиковым.)

Л. С. Васильев был известен в России и даже за её пределами как выдающийся архитектор-реставратор, награждённый и медалями, и орденами, и званиями заслуженного работника культуры России, почётного гражданина Костромы, и десятками других наград, светских и церковных. Однако масштаб сделанного им даже в этой, основной своей области творчества, не был известен практически никому: ни ближайшим друзьям и коллегам, ни родным. Ходила молва о примерно ста проектах, созданных им за полвека, но знакомство с его архивом и другими собраниями обнаружило, что эту цифру надо увеличивать в разы. И можно лишь гадать, сколько из его чертежей и рукописей дошло до нас: будет ли хоть половина?

А о его живописи не знали и того. Судя по всему, он практически никому её не показывал, никогда об этом не упоминал. Это было его интимным делом. В различных уголках его многострадального архива обнаружилось полторы-две сотни работ, ещё несколько сохранилось у жены и дочери, вот и всё, что известно. Но и это являет нам прекрасного мастера, у которого акварель (основная его техника), масло, карандаш, шариковая ручка рождают на случайном листке бумаги, а то и на обороте чертежа, на полях газеты те самые фаустовские остановленные мгновения, в которых вечно дышит жизнь, воздух, вода, цветы, игра солнца в хрустале, зов паруса на горизонте, гармония сельской колоколенки в пейзаже, неба, облаков, листвы...

Ангел тронул его глаза очень рано. В послевоенном Ленинграде, куда перебралась из Йошкар-Олы его мать, Лёнечку заворожила великолепная архитектурная среда. Увы, из-за его хрупкого здоровья им пришлось оставить промозглые берега Невы и вернуться в марийский край, но дело судьбы было сделано.

А в старших классах его внутренняя тяга к художественному творчеству удачно встретилась с уроками, судя по всему, прекрасного и неравнодушного педагога Б. А. Яковлева, который не ограничивался учебными часами, а в каникулы возил своих кружковцев в специальные экскурсии писать природу. Единственный пейзаж маслом, который анонимно украшал стену скромной костромской квартиры Леонида Сергеевича, относился как раз к той поре и сделал бы честь не только 17-летнему юноше, но и более зрелому художнику.

Что-то к этой школе добавил, вероятно, курс живописи, который давался студентам Московского архитектурного института. А всё остальное Васильев постигал сам. В его книжном шкафу была полка прекрасных художественных альбомов, по закоулкам его архива рассеяно немало открыток с репродукциями, среди чертежей встречаются плакаты с картинами Репина, Шишкина, но, например, его фонотека гораздо обширнее. Видимо, для него не просто цитатой, а внутренним стержнем были слова то ли Шеллинга, то ли Гёте, то ли кого-то ещё из любимых им немцев «архитектура — застывшая музыка».

Так и его живопись как бы воспроизводит музыку души. Те картины, которые датированы автором, да и многие из недатированных, довольно явственно ложатся на канву личной жизни Л. С. Васильева. Вот он в 1960-х: восходящая звезда костромской реставрационной школы, счастливый молодой отец, новосёл в шикарной квартире. Вот он в 1970-х, после резкого перелома и в карьере, и в личной жизни, когда начался, так сказать, кочевой этап его биографии. Вот милые сердцу места йошкар-олинской юности, вновь и вновь посещаемые. Вот картины с юга, где у него возникли новые романтические отношения. И, наконец, последние картины, 1980-х, когда самой близкой женщиной вновь осталась его мама, Елена Семёновна, которую он всю жизнь благоговейно любил. Многое скажет о внутреннем мире автора и то, что он, хотя и прекрасно умеет писать человека, как видно по редким исключениям, но писать его избегает. И даже, что удивительно для архитектора, не особо жалует и зодческие следы человека в пейзаже. Его муза живёт в древние безлюдные эпохи, когда природу ещё не начал попирать порождённый ею царь. Или в параллельном мире, где от людей осталась милая, природная, немного уже в природу и возвращающаяся архитектурная дымка.

Конечно, это лишь канва, живопись живёт по своим законам, ей тесно было бы в такой прямолинейной сшивке с обстоятельствами жизни художника. Но лейтмотив различим.

С конца 1980-х Л. С. Васильев возвращается в Кострому, но в последние 15-20 лет жизни он ничего уже не пишет, если не считать огромного количества его изумительных архитектурных «почеркушек». У него резко падает зрение, сдаёт сердце, его преследуют депрессия и нищета, ударом является мучительная болезнь и кончина матери, и кроме того он, больной одинокий старик, несколько лет практически в одиночку тянет и реставрацию многочисленных церквей и часовен и строительство новых по всей Костромской области, да ещё и за её пределами. Видимо, на живопись не оставалось ни сил, ни вдохновения, ни времени. А последние гроши уходили более на питие, чем на снедь. Классическая судьба русского интеллигента...

В годы переворота страны и в его душе произошёл большой переворот. Если в прошлом (пусть и формально) он заявил причиной развода с женой то, что она слишком религиозна и дочь воспитывает в таком же духе, то в «лихие 90-е» он пришёл к Богу и крестился. Возможно, как у Толстого, становление на духовную ниву принизило в его глазах и сделало неприемлемой художественную стезю? Этого мы уже не узнаем...

Итак, 30 с небольшим лет. Несколько творческих вспышек и эпизодические работы между ними. Всё в основном в стол, для себя. И, наконец, они дождались своего часа, вышли из архивной пыли, собрались воедино — и представили нам замечательного российского художника, Леонида Сергеевича Васильева (1934—2008). Теперь уже навсегда.