В 30-е годы

Из истории костромского дворянства
V. Из воспоминаний

А.А. Григоров

Вернувшись в Липовку, я узнал, что на мое место принят другой работник, некто Морозов. Я поехал к директору Нейского леспромхоза, тов. Лискумовичу, и рассказал ему все, что со мной произошло. Директор тотчас же дал распоряжение восстановить меня на прежней должности, а Морозова перевести на другой участок. Но постепенно жизнь для меня в Липовке стала невыносимой. Я стал замечать недоброжелательное отношение ко мне со стороны присылаемых из района разных «выдвиженцев». В конце 1932 года Парфеньевский леспромхоз, в состав которого входило тогда наше бывшее Потрусовское лесничество, решил перевести меня в аппарат леспромхоза на должность инструктора. Сперва я перебрался в Парфеньев один, а в начале 1933 года перевез туда и семью.

И тут над нашим Парфеньевским леспромхозом разразилась гроза. Руководство его было обвинено в невыполнении лесозаготовок из-за «засоренности аппарата чуждыми элементами». Была назначена внеочередная чистка, и целый ряд инженерно-технических работников были «вычищены» по I категории. Я как-то уцелел — в этом я вижу проявление ко мне благоволения со стороны начальника районного отдела ГПУ, с которым я не раз бывал на охоте, причем, водил его по особо богатым охотничьим угодьям. Но все же и мне комиссия по чистке «влепила» строгий выговор. Чистка эта, организованная районным ГПУ, была явным «перегибом», и после более или менее длительной волокиты — люди жаловались в самые высокие инстанции — все «вычищенные» были восстановлены на своих местах, однако большинство из них предпочло сменить место работы.

В 1933 году везде чувствовался острый недостаток продовольствия, была карточная система. Выручал «Торгсин» — в Галиче было открыто его отделение, и пришлось ездить туда и постепенно сдавать имевшиеся уже в небольшом количестве золотые и серебряные вещи. В первую очередь пошли серебряные ризы с икон, затем ордена и медали моего тестя, крестильные кресты и прочее. В то же время, принимая во внимание проведенную чистку и вполне возможные повторения подобного спектакля, я решил сменить место работы. Получив очередной отпуск в августе 1933 года, я поехал в Москву, в Наркомлес, и обратился в отдел кадров наркомата с просьбой о переводе куда-нибудь. Сразу же я получил направление в один из самых престижных лесных трестов — «Мосгортоп», правление которого находилось тут же, в Москве. Явившись туда, я немедленно получил назначение в Северный край (тогда было деление на крупные края и области), в только что организованный Монзенский леспромхоз, находившийся в 80 километрах от Вологды.

Надо рассказать немного о тресте Мосгортоп. Мосгортоп был одним из крупнейших в стране лесозаготовительных трестов. Ему принадлежали лучшие леспромхозы средней полосы и южной части Северного края. В те годы Москва с ее огромным населением отоплялась в основном дровами, и главной задачей этого треста было снабжение Москвы топливом. Но производственная программа Мосгортопа вскоре была пересмотрена так, что заготовка дров для Москвы постепенно уступала по своему значению заготовкам деловой древесины, в том числе — большого количества ценных сортаментов леса, идущих на экспорт. Трест был организован в 1930 году и на протяжении 3 лет не справлялся с производственной программой. В 1932 году Моссовет, который являлся как бы «отцом» Мосгортопа, на должность управляющего трестом назначил А.П. Ногтева — старого чекиста, члена коллегии ОГПУ, члена Моссовета, в прошлом балтийского матроса, выполнявшего в первые революционные годы многие ответственные задания и бывшего известным В.И. Ленину. А.П. Ногтев не был лишен значительных недостатков, однако он умел подбирать работников и не следовал примеру других — т.е. если работник был дельным, то его происхождение или прошлая деятельность не препятствовала ему в службе и в продвижении. Благодаря своему «весу» в Моссовете и в московской парторганизации, а также и тому, что Александр Петрович, будучи руководителем Мосгортопа, оставался и членом коллегии ОГПУ, наш трест в смысле снабжения продуктами находился в привилегированном положении. Паек, получаемый по карточкам Мосгортопа, был в несколько раз богаче пайка в других лесных трестах. Так, на карточку инженерно-технического работника полагалось в месяц муки 18 кг, рыбы 10 кг и т.д., в то время как в Парфеньеве муки выдавали всего 8 кг, а рыбы 4 кг. Словом, когда я перевез семью в Монзенский леспромхоз, то наше положение в смысле материальном очень изменилось к лучшему.

Монзенский леспромхоз расположен был к югу от реки Сухоны, а его южная граница подходила близко к железнодорожной линии Вологда — Вятка. Пронесшимся здесь в августе 1932 года ураганом был повален лес на огромной площади, и Наркомлес решил передать этот массив для эксплуатации наиболее мощному своему тресту — Мосгортопу, с целью использовать этот небывалый ветровал на топливо для Москвы. Для разработки массива было решено проложить ширококолейную железнодорожную ветку протяжением около 200 километров, начиная от станции Вохтога Северной железной дороги. Монзенский леспромхоз был организован в 1932 году, а в начале 1933 года весь аппарат леспромхоза — директор, технорук, большинство специалистов — был арестован и обвинен во вредительстве и других смертных грехах. Когда я приехал туда, обязанности директора там исполнял присланный из столицы член Моссовета тов. Озяткин, вскоре замененный также присланным из Москвы, из МГК ВКП(б), бывшим директором Московского ликеро-водочного завода B.C. Дьяконовым, красным партизаном времен гражданской войны, с которым у меня установились отличные отношения.

Жена устроилась работать в леспромхозе кладовщиком. В 1934 году у нас родился третий ребенок — дочь Галя.

В Монзенском леспромхозе я проработал до 1935 года, а затем руководство Мосгортопа перевело меня в Мордовию, в Темниковский леспромхоз, который был крупнейшим не только в Мосгортопе, но и вообще на европейской части СССР. Как сказано выше, А.П. Ногтев был весьма влиятельным лицом как в системе ОГПУ, так и вообще в высших правительственных кругах. Ввиду постоянного невыполнения планов рядом леспромхозов, в том числе и самым крупным — Темниковским, Ногтев решил на его территорию перебросить с Севера один из «исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа» (Главное управление лагерей ОГПУ), и 17 мая 1931 года было положено основание известному «Темлагу», расположившемуся в пределах Темниковского леспромхоза.

Этот леспромхоз общей площадью в 96 тысяч гектаров прекрасно сохранившегося леса состоял из 12 первоклассных лесничеств, созданных еще в 70-е годы прошлого века, и занимал пространство, ограниченное с запада рекой Мокшей и ее притоком Парцей, с юга граница проходила почти по линии Московско-Казанской железной дороги (от станции Пичкиряево до ст. Торбеево), на севере она шла чуть южнее г. Темникова, а на востоке соприкасалась с лесными пространствами Краснослободского района. Административно владения леспромхоза располагались на территории Зубово-Полянского, Темниковского, Торбеевского районов Мордовской АССР и частично Кадомского района, тогда относившегося к Московской области. Центр леспромхоза находился на станции Потьма Московско-Казанской железной дороги, оттуда вела начатая постройкой еще в 1915 году ширококолейная ветка, доведенная уже в послереволюционное время до ст. Молочница, где располагался лесопильный завод. К 1931 году эта ветка была проложена до отметки «36-й километр», где и обосновалось Управление Темлага, а станция получила название «Перековка» — название это символизировало «перековку» бывших преступников в полезных членов общества.

Ко времени моего приезда в леспромхоз только четыре его участка были «вольными»: Парцинский, Виндреевский, Староужовский, Кочемировский, а также лесопильный завод в селе Виндрей и две конные базы, одна — в с. Виндрей, а другая — в с. Анаево. Большая же часть лесоучастков леспромхоза была передана Темлагу. Там были созданы лагпункты — их число было около тридцати. План выполнялся безоговорочно, ибо контингент рабочих, служащих, а также инженерно-технических работников и административного персонала состоял почти исключительно из заключенных, недостатка в которых не было.

При руководстве Мосгортопом А.П. Ногтева в систему ГУЛАГа были переданы еще два больших леспромхоза: один Ветлужско-Унженский с центром на станции Сухобезводное железнодорожной линии Нижний Новгород — Котельнич, и другой — на станции Ерцево линии Вологда — Архангельск. Первый получил название «Унжлаг», а второй — «Карголаг» с центром в г. Каргополе. Мне довелось побывать в обоих.

С переводом меня в Темниковский леспромхоз я стал близко соприкасаться с ГУЛАГом — ведь Главное управление лагерей считалось как бы выполняющим подрядные работы для Мосгортопа. Между Мосгортопом и ГУЛАГом заключались договоры, вся заготовленная лесопродукция и материалы сдавались для реализации леспромхозу, таким образом, вся прибыль от реализации шла Мосгортопу, а ГУЛАГ получал только договорную стоимость заготовленного и вывезенного лесоматериала. Оба лесозавода, первый — «один из 518», как тогда называли заводы, построенные по плану 1-й пятилетки — на станции Явас, и другой, старый, на станции Молочница, также были переданы Темлагу, но реализация продукции осталась за леспромхозом. Дела шли блестяще, планы выполнялись и перевыполнялись, прибыль была очень большая, достаточно сказать, что за 1936 год только в фонд директора леспромхоза был отчислен почти миллион рублей.

Руководство Мосгортопа часто использовало меня для командировок в другие хозяйства, и мне приходилось выезжать как в северные леспромхозы: Коношский, Вельский, Ерневский, так и в Ветлужско-Унженский. В эти годы мне пришлось близко познакомиться с руководством и Темлага, и Унжлага, и ГУЛАГа. В Темлаге начальником в то время был А. Израилев, его сменил в том же 1935 году майор М.Л. Долин, при последнем руководили: производственным отделом — т. Блюменфельд, опер-чекистским — т. Айзерман, планово-финансовым — P.O. Тенибал, а главным бухгалтером был т. Калюжный. Начальником же ГУЛАГа в те годы был т. Берман, там же работали т.т. Плинер, Коган и др.

С конца 1936 года по всей стране начались аресты советских и партийных работников, военных, а также руководителей промышленных предприятий. В нашем наркомате первой жертвой стал нарком Семен Семенович Лобов, старый член партии. Затем начались сплошные аресты. Сменивший С.С. Лобова новый нарком Владимир Иванович Иванов, бывший до того первым секретарем Северного областного комитета ВКП(б), вскоре последовал за своим предшественником. В числе арестованных было много моих сослуживцев и знакомых, в том числе и начальник главка Главсевлес т. Альберт, талантливый руководитель и изобретатель так называемой «тележки Альберта». Приезжая и подолгу живя в Москве, я был свидетелем всего этого разгула террора. Было арестовано и все руководство Ветлужско-Унженского леспромхоза, а сам леспромхоз был передан ГУЛАГу. Производить передачу этого гигантского хозяйства (железнодорожная ветка по его территории шла от станции Сухобезводное линии Горький — Котельнич до станции Лапшанга) поручили мне.

А репрессии все продолжались. Застрелился начальник Горьковского областного управления НКВД, с которым мне приходилось иметь дело при передаче Ветлужско-Унженского леспромхоза. В нашей Мордовской АССР в течение 1936—1937 гг. было трижды сменено все республиканское советское и партийное руководство, включая и начальников НКВД. Арестованные исчезали бесследно, узнать о судьбе кого-либо из них было невозможно. В 1937 году был арестован и исчез навсегда мой брат Митрофан, инженер, работавший начальником цеха на одном их химических оборонных заводов в г. Чапаевске... Но меня пока эта волна еще не захлестнула.

Первый директор Темниковского леспромхоза Ф.А. Самойленко был назначен наркомом лесной промышленности Белоруссии, а на его место был прислан Московским горкомом ВКП(б) Н.А. Бибиков, бывший до того времени начальником Сокольнического райтопа в Москве. В его лице я нашел прекрасного руководителя и близкого друга. Когда в конце 1936 года он был отозван в столицу, я часто при своих командировках навещал его, а много лет спустя, в 1959 году, возвратившись из «небытия», при первом же приезде в Москву разыскал его, работавшего тогда в Госплане. Мария Григорьевна в Темниковском леспромхозе работала секретарем-машинисткой. Там, в 1936 году, у нас родился четвертый ребенок, сын, умерший в 1937 году в годовалом возрасте.

В начале 1938 года было решено все, что еще оставалось в управлении Темниковского леспромхоза, передать в ГУЛАГ. В течение года я занимался передачей всего и реализацией оставшихся еще громадных запасов заготовленной и вывезенной древесины. Я работал, находясь как бы под защитой самого НКВД. Дело в том, что местные мордовские власти были не властны над Темлагом и над переходящим в его систему нашим леспромхозом. В соседнем Зубово-Полянском леспромхозе шли аресты — у нас было тихо и спокойно. Но вот беда пришла и в наш Мосгортоп. После ареста наркома внутренних дел Г.Г. Ягоды и с приходом на этот пост Н.И. Ежова вакханалия арестов началась и в самих органах НКВД. Наш долголетний руководитель, А.П. Ногтев, тоже последовал за другими. Впоследствии я узнал, что он умер, находясь в каком-то лагере в Красноярском крае.

В конце 1938 года я закончил работу по передаче леспромхоза, и руководство Темлага предложило мне перейти на работу к ним. Тогда начальником Темлага был уже т. Болыпеменников, а старый начальник, с которым приходилось работать до того, майор М.Л. Долин, был переведен в Унжлаг. Однако я отказался и перешел, по приглашению своего старого знакомого, директора Октябрьского леспромхоза треста «Рязлеспром» И.В. Чаброва, в город Кадом Рязанской области. В январе 1939 года я перевез свою семью — жену, двух дочерей, тестя Григория Федоровича и няню Наташу — со станции Потьма в Кадом. Но служба моя в Кадоме была непродолжительной.

<< пред. | содержание | след. >>