Арест

Из истории костромского дворянства
V. Из воспоминаний

А.А. Григоров

Осенью 1930 года я получил отпуск и поехал с женой и маленьким сыном в Москву, т.к. сына надо было показать хорошим врачам. В это время в столице шел процесс по т.н. «делу промпартии», и я сумел попасть в Дом Союзов, где шел суд, и видел, как давал показания главный обвиняемый — теплотехник профессор Рамзин. 30 ноября я возвратился из Москвы, дав предварительно телеграмму в контору лесничества, чтобы на станцию Нея выслали за нами лошадь. Выйдя из подъезда, я не обнаружил никакой лошади. Пришлось остановиться у знакомого нам заместителя начальника станции. Только мы уселись за стол попить чаю с дороги, как в квартиру с возгласом: «Руки вверх, сдать оружие и литературу!» — вошли трое. Наш багаж был тщательно осмотрен, но, конечно, ни литературы, ни оружия не нашли. Жену с ребенком отпустили, а меня посадили в камеру только что отстроенного помещения ГПУ (в 1930 году был образован Нейский район, и Нея стала обстраиваться нужными для райцентра зданиями).

Через два дня я был отправлен в Ярославль, а оттуда в Кинешму, во внутреннюю тюрьму ГПУ, расположенную в бывшей конюшне нотариуса Городецкого, чей дом в три этажа был занят Кинешемским ГПУ. Оказалось, что по какому-то совершенно нелепому доносу, вероятно сделанному по заданию того же самого ГПУ, «была раскрыта» группа из 19 «вредителей», арестованных в разных городах — Кинешме, Костроме, Ярославле, — и действовавших, якобы , по заданию «промпартии». Не стану пересказывать глупейшие и бездоказательные обвинения, предъявленные «группе 19», как назвали нас в ГПУ. Обвинения эти были настолько нелепы, что, видимо, люди, которым было поручено следствие, убедились, что их одурачивают, стараясь выслужиться, их же агенты. Тогда, в 1930—1931 гг., в органах ГПУ было, очевидно, еще некоторое количество здравомыслящих лиц, однако Кинешемское ГПУ не решилось сразу отпустить задержанных, и через некоторое время нас всех отправили в Ярославль, где поместили в знаменитую тюрьму в Коровниках.

Вспоминая это время, приходится удивляться «патриархальности» нравов, царивших тогда в тюрьме. У заключенных оставались личные вещи: часы, карандаши, бумага. Разрешались передачи, ко всем ездили близкие, в том числе и ко мне два раза приезжала жена и привозила продукты. На руках у заключенных имелись деньги, а при тюрьме была лавочка, где можно было купить папиросы, чай, сахар и др. В камере огромного размера находилось до 40 человек. По утрам желающие выходили на кухню для чистки картошки. С чистильщиками картошки сидел тюремный надзиратель. Один из них был старослужащий, он служил в этой тюрьме еще в царские времена. И пока мы сидели, чистя картошку для всей огромной тюрьмы, он рассказывал разные интересные случаи из жизни Коровников как при царском режиме, так и после 1917 года.

В целом режим в Коровниках был тогда весьма гуманным, и вряд ли кто мог предположить, что всего через 5—6 лет в тюрьмах установятся такие порядки, от которых могли бы лопнуть от зависти царские тюремщики...

Следствия по нашему делу никакого не велось, и затем постепенно членов нашей «группы 19» стали по одному выпускать на свободу. И вот, в марте 1931 года дошла очередь и до меня.

<< пред. | содержание | след. >>