Костромская земля.

К оглавлению

Н. А. Зонтиков (Пушкинские Горы)

НА СВЯТОМ ОЗЕРЕ

Введение

К западу от Ипатьевского монастыря, на правом берегу реки Костромы, издавна начинался край очень своеобразный и в историческом, и в этнографическом, и в геологическом отношениях.

Несколько тысячелетий тому назад, после отступления ледника, здесь, на низменных пространствах между будущими городами Костромой и Ярославлем, образовалось огромное озеро, послужившее одним из источников возникновения великой реки, которую мы называем Волгой. Постепенно озеро исчезло, оставив после себя равнинный край с разветвленной системой рек, речек, болот, больших и малых озер. Поскольку с востока естественной границей этого края служила река Кострома — в прошлом для отличия от города Костромы называемая нередко просто «рекой», — то с давних пор он стал называться Заречьем или Зарецкой стороной.

Раньше, во время весенних разливов Волги и Костромы, костромское Заречье заливалось сплошь на десятки верст. Это, естественно, влияло на жизнь местного населения: села и деревни здесь строились на небольших возвышенностях, причем, нежилые постройки — бани, амбары и даже храмы (деревянные, разумеется) — нередко ставились на высоких сваях, придавая зареченскому пейзажу неповторимый характер. Заречье оставило свой след и в русской литературе — ведь это тот самый «болотистый низменный край», где жил дедушка Мазай, и всем нам известные события, описанные в знаменитом стихотворении Н.А.Некрасова, произошли во время одного из весенних половодий именно здесь.

Наш рассказ пойдет об уголке Костромского Заречья вокруг небольшого озера, находящегося в двух километрах от Ипатьевского монастыря. Этот район у озера является для костромской земли примерно тем же, чем для всего нашего Отечества является Куликово поле: дважды, в XIII и в XVII веках, здесь происходили кровавые битвы, память о которых жива и поныне. В настоящее время это озеро по протянувшейся вдоль его берега деревне Некрасове называется Некрасовским, но в историю костромского края оно навсегда вошло под своим древним именем — Святое.

И сейчас на берегу озера, отражаясь в его глади, стоит старинная, увенчанная шатром, часовня. Еще в 20-е годы нашего века на другом берегу возвышалась вторая часовня, образовывавшая вместе с первой своеобразный архитектурный ансамбль, являющийся памятником павшим здесь нашим предкам.

Истории этого уголка Заречья, истории Святого озера и его часовен, посвящается настоящий очерк.

Начало. Первая битва на озере

Начало истории Святого озера уходит вглубь веков. Древнейшим и самым известным событием, связанным с озером, является произошедший здесь в XIII веке разгром татарского отряда дружиной костромского князя Василия Ярославича.

К сожалению, в дошедшихх до нас летописях ничего не говорится об этой битве. Единственный повествующий о ней исторический источник — «Сказание о явлении и чудесах Федоровской иконы Божьей Матери», произведение, создававшееся на протяжении нескольких веков и дошедшее до нас в ряде списков.

В этой части «Сказания о явлении и чудесах Федоровской иконы Божьей Матери» (далее — «Сказание» ), в которой говорится о битве на Святом озере, описывается, как пришло под Кострому татарское войско и как костромской князь Василий Ярославнч (ошибочно называемый Василием Георгиевичем) «повеле собрати все свое воинство противу безбожных агарян» (1). Поскольку князь Василий Ярославич — единственное историческое лицо, участвовавшее в этих событиях, необходимо сказать о нем подробнее. Первый костромской князь Василий Ярославич родился в 1241 году (2), его отцом был великий владимирский князь Ярослав Всеволодович, дедом -- знаменитый Всеволод Большое Гнездо, а прадедом — еще более знаменитый Юрий Долгорукий. На владимирском столе отец князя Василия, Ярослав Всеволодович, сменил своего брата Георгия Всеволодовича, погибшего в роковой для русской истории битве с татарами на реке Сить в 1238 году (в «Сказании» князь Василий назван сыном Георгия Всеволодовича, но на самом деле он был его племянником). Таким образом, детство Василия, младшего сына князя Ярослава Всеволодовича — а одним из старших сыновей Ярослава был Александр Невский, — пришлось на первые годы после татарского нашествия. Пяти лет от роду Василий лишился отца, отравленного в Орде. При рождении он получил в удел Кострому, куда и прибыл, как считается, в конце 50-х годов (3). В 60-70-е годы XIII века князь Василий Ярославич играл довольно видную роль в политической жизни Северо-Восточной Руси, в 1272 году он стал — как и его отец, как и старший брат Александр Невский — великим владимирским князем (4), но при этом не переехал во Владимир, чье значение падало, а остался жить в Костроме, ставшей на какое-то время, по сути, стольным городом Владимиро-Суздальской Руси.

При князе Василии в окрестностях Костромы произошло явление иконы Божьей Матери, получившей наименование «Феодоровской» и почитавшейся с тех пор как главная святыня и охранительница костромского края.

Скончался Василий Ярославич в 1276 году (5), похоронили его в Костроме.

Разгром татар на озере под Костромой — один из наиболее ярких и героических эпизодов в жизни князя. Перед выходом навстречу татарам князь Василий вспомнил своего предка — великого владимирского князя Андрея Боголюбского, который «вождаше с собою чудотворную икону Пресвятыя Богородицы Владимнрския, егда хождаше на брани» (6), и отправился на бой с врагом с главной святыней Костромы — иконой Федоровской Божьей Матери.

Само сражение с татарами в «Сказании» описывается так: «...И отидоша от града яко два поприща или вдале мало и сташа у некоего езера (озера. — Н.З.), и яко же бысть полки близ между собою, и оружие свое извлекоша грешницы и напрягоша лук свои еже состреляти правыя и смиренныя сердцем, малое христианское воинство, и внезапу от чудотворного образа Пресвятыя Богородицы возсняша божественныя и пресветлыя лучи, паче солнечных луч и аки огнь попаляющи и нападающа на них и пожигая татарския полки, и от того озарения и луч божественных и от паления, вси противный полки смятошася, и мнози от них ослепоша и друг друга не познаша и вниде в них страх и трепет, и оружие вниде и сердце их и луцы их сокрушишася и нападоша на них российстии полпы и побиша их многое множество, останцы же нечестивых исчезоша и погибоша за беззаконие свое, пленников же российских всех отполониша заступлением и помощию Пресвятыя Божня Матере» (7).

В «Сказании» не указывается, в каком году произошла битва, в исторической же литературе датировка ее дается самая различная, и, так как мы не сможем понять многое из обстоятельств, связанных с битвой, не установив возможно более точно ее даты, рассмотрим этот вопрос подробно.

Н.М.Карамзин датировал битву 1241 годом (8). Костромской историк К.А.Булдаков относил ее к 1257 году (9). Несколько исследователей предполагало, правда косвенно, что битва произошла в 1262 году (10). Краевед В.Н.Бочков датировал битву 1264 годом (11). Ряд авторов указывает датой битвы 1272 год (12).

В итоге мы имеем пять вариантов датировки битвы с татарами на озере в окрестностях Костромы: 1241, 1257, 1262, 1264 и 1272 гг..

Рассмотрим первый вариант, освященный именем Н.М.Карамзина. Вот соответствующее место в карамзинской «Истории государства Российского» : «В 1240 году родилась у Ярослава (Ярослава Всеволодовича, отца князя Василия. — Н.З.) дочь Мария, а в 1241 году сын Василий (Василий Ярославич, первый костромской князь. — Н.З.). В сем году, по какому-то преданию, княжил в Костроме князь Василий Георгиевич, сын Георгия Ярославича, прозванный Квашнею, и в двух верстах оттуда, близ небольшого озера, разбил татар, шедших от Ярославля с добычей и пленниками: в память чего это озеро именуется Святым, а победа приписывается Феодоровской иконе Богоматери, явившейся при сем князе Василии Георгиевиче, которого не знаем» (13).

Бросается в глаза, что знаменитый историк при написании данного отрывка опирался как на летописи, так и на «Сказание» (как и в последнем, Н.М.Карамзин называет князя, разбившего татар под Костромой, Василием Георгиевичем, правда, использовал он «Сказание» не прямо, а через неизвестную нам статью в «Словаре географическом Российского Государства» ). Именно поэтому Н.М. Карамзин пишет об одном князе Василии Ярославиче как о двух разных князьях.

Что можно сказать о возможности битвы на Святом озере в 1241 году? Естественно, что Василий Ярославнч не мог участвовать в битве, произошедшей в год его рождения, но в этот год вообще в окрестностях Костромы не могло быть битвы с татарами. Воспомним — разгром основных районов Северо-Восточной Руси татарами Батыя произошел зимой 1237-1238 годов (когда, безусловно, была захвачена и Кострома). В 1239 году татары покоряли территории. уцелевшие от разгрома в первый год нашествия (районы нижней Оки и нижней Клязьмы); в 1240 году они громили южную Русь «о главе с Киевом, а в 1241 году Батый вел боевые действия еше западнее — в Польше, Чехии, Венгрии и т.д. Так что в 1241 году татары были очень далеко от Костромы, и никакой битвы с ними здесь просто не могло быть.

Предположение о том, что битва могла произойти в 1257 году несравненно более обоснованно. Выдвинувший это предположение историк К.А.Булдаков пишет: «Всего вероятнее, битва костромичей с татарами произошла в 1257 году, когда в Золотую Орду через Кострому из Ярославля двигался монгольский отряд, посланный туда для усмирения жителей, поднявших восстание против татарских сборщиков дани» (14). Действительно, в 1257 году на Руси впервые проводилась — с целью взымания татарской дани — перепись населения. В ходе этой переписи рядом с Костромой, в Ярославле, произошло выступление ярославских князей против татар, завершившееся битвой на Туговой горе, в которой победу одержали татары. Следовательно, если на Святом озере битва действительно состоялась с 1257 году, то костромским князем были разбиты победители восставших ярославцев, что маловероятно. И дело даже не в том, что и XIII веке Ярославль был более крупный город, чем Кострома, и если были разбиты восставшие ярославцы, то вряд ли больше шансов на победу могли иметь костромичи. Во-первых, И.В.Миловидов, историк серьезно и глубоко занимавшийся временем первого костромского князя, считал, что Василий Ярославич прибыл в свой костромской удел в конце 50-х годов XIII века (15), то есть, скорее всего, на 1257 год князя еще не было в Костроме. Во-вторых (и это главное), если допустить, что татарский отряд разбит под Костромой в 1257 году, то почему и город, и князь не понесли со стороны татар суровой кары? Первым на это обратил внимание П.Ф.Островский, писавший: «За поражением татар, по-видимому, надобно было ожидать от свирепых властителей жестокой мести, но, к удивлению, это событие не имело никаких ни для князя, ни для Костромы худых последствий» (16).

Пропустив 1262 год (к нему мы вернемся ниже), перейдем к 1264 году — дате битвы на озере, по мнению краеведа В.Н.Бочкова. Указав на события 1262 года, когда практически по всем основным городам Северо-Восточной и Северной Руси прошли восстания против татарских сборщиков дани, В.Н.Бочков пишет, что в этом восстании «... активное участие принимала и Кострома» (17). Но вслед за этим, не предъявив никаких аргументов, В.Н.Бочков относит битву к 1264 году: «Для подавления восстания (восстания 1262 года. -- Н.З.) хан выслал сильную рать, которая захватила Ростов и Ярославль, жестоко расправившись с восставшими. Летом 1264 года татары двинулись на Кострому» (18). Ни о чем подобном в источниках нет ни слова, и, следовательно, все это является вымыслом В.Н. Бочкова. Ниже мы коснемся того, что никаких кар со стороны орды ни один русский город за выступления 1262 года не понесли, значнт, никаких жестоких расправ с населением Ростова и Яро-авля в этом году не было, а, следовательно, и не было никакого похода на Кострому в 1264 году.

1272-й год. Эта дата преобладает в работах последних лет, хотя в ее обоснование не выдвинуто никаких аргументов. Самый веский довод против возможности битвы на озере в 1272 году состоит в том, что именно в этом году Василий Ярославич стал великим владимирским князем (оставшись, как писалось выше, жить в Костроме), и о его битве с татарами летописи вряд ли бы умолчали. Одно это позволяет уверенно перечеркнуть и 1272 год как возможную дату битвы в окрестностях Костромы.

И, наконец, — 1262 год. О событиях этого года — о широком и одновременном выступлении против сборщиков дани для Орды во всех основных городах Северо-Восточной и Северной Руси (Владимир, Суздаль, Ростов, Переяславль-Залесский, Ярославль, Великий Устюг и др.) — уже упоминалось. Именно выступления 1262 года остались без ответного карательного похода татар. Традиционно это объясняется тем, что тогдашний великий владимирский князь Александр Невский (напомню: старший брат Василия Ярославича), съездив в Орду, сумел, как пишется в его Житии, «отмолить людей от беды» (19).

Однако дело обстоит гораздо сложнее. На начало 60-х годов XIII века приходится процесс распада гигантской монгольской империи, созданной завоеваниями Чингиз-хана и его преемников. Одним из «обломков» распадающейся империи была Золотая Орда, под власть которой переходили и русские земли. Восстания же 1262 года были направленны против так называемых «бесермен» (20), то есть «басурман», как называли обычно бухарских и хивинских (21) — мусульманских — купцов, которым центральные власти Орды отдавали на откуп русскую дань. Некоторые историки — и совершенно справедливо, на мой взгляд, — считают, что выступления 1262 года были предприняты по инициативе Александра Невского (22). Л.Н.Гумилев писал об этих событиях: «Самое интересное здесь то, что золотоордынскпй хан Берке не только не начал карательных мероприятий, но использовал мятеж (т.е. выступления 1262 года. — Н.З.) в свою пользу: он отделился от центральной Орды и превратил свою область в самостоятельное государство» (23).

Первым, правда косвенно, в пользу 1262 года высказался костромской историк И.В.Миловидов, комментируя то место в «Сказании», где говорится о битве на Святом озере: «Трудно определить, о каком нашествии татар повествуется. По крайней мере, на это нет точных указаний в летописях, но можно думать, что это было нашествие не татар собственно, но бесерменских купцов, которым татары отдавали на откуп дань с русских областей» (24). Более определенно на этот счет высказался И.В.Баженов, относивший битву на Святом озере, никак, впрочем, это не аргументируя, к 1262-1264 годам (20). В послереволюционное время подобное предположение повторила В.Г.Брюсова. Говоря о событиях 1262 года, она писала: «Возможно, среди восставших городов была и Кострома, и предание (о битве на Святом озере. — Н.З.) отражает один из эпизодов борьбы с поработителями, запечатлевшийся в памяти народной» (26).

Исходя из всего этого, можно утверждать с достаточной уверенностью, что битва на Святом озере могла произойти только в 1262 году (к тому же, именно в грозных и масштабных событиях этого года эпизод сражения под Костромой вполне мог пройти не отмеченным в летописях).

Выяснив наиболее вероятный год сражения с татарами, мы можем на основе «Сказания» примерно представить общую картину сражения: в Костроме узнают о приближении татар, сопровождающих «бесермен» — восточных купцов-откупщиков. Как и в других городах, татар решают встретить с оружием в руках. Дружина князя переправляется через реку Кострому и проходит около двух верст до небольшого озера, где вскоре и происходит битва. Можно спросить — почему место для битвы было выбрано именно здесь? Почему врага не встретили, например, у стен города? Ясно, что это место было выбрано не случайно. Василий Ярославич, сын участника многих битв Ярослава Всеволодовича, брат Александра Невского, и сам, вероятно, был не последним полководцем своего времени — судя по всему, он решил устроить татарам у озера засаду.

Татары приближались к Костроме по одной из древнейших дорог Северо-Востока Руси. Эта дорога (трудно сказать, когда она возникла, но явно, что во 2-й половине XIII века она уже в каком-то виде существовала) шла по левому берегу Волги и соединяла между собой Ярославль и Кострому. Старинное название этой дороги — «луговая» — объясняет раннее ее появление: здесь, на низменных просторах вдоль Волги, не было сплошных массивов лесов, и, кроме весенних разливов, ничто не препятствовало движению по ней. Не доходя примерно двух верст до впадающей в Волгу реки Костромы, дорога упиралась в неширокое, но очень вытянутое в плане озеро, обойти которое было нельзя (видимо, еще в древности через него был переброшен мост).

Судя по всему, в XIII веке местность у озера была лесной. Дубовая роща, остатки которой существуют у Святого озера, как признавали многие историки, являлась остатком древних дубрав, покрывавших в прошлом район Заречья у впадения реки Костромы в Волгу.

В каком месте озера произошла битва с татарами? Логичнее всего предположить, что русская дружина не переходила через озеро, а ждала противника, имея озеро перед собой, вероятно, укрывшись в дубраве. Видимо, дав татарам перейти озеро, воины князя Василия ударили по противнику, разбили его и обратили в бегство, во время которого многие из татар и «бесермен» могли найти свой конец в глубоком озере.

Разгром татар несомненно произвел — и не мог не произвести тогда — большое впечатление во всем костромском крае. Как предполагают, через какое-то время была создана «Повесть о битве на Святом озере», дошедшая до нас в составе «Сказания о явлении и чудесах Федоровской иконы Божьей Матери» (27).

Погибших костромичей, конечно, увезли в город и предали земле. А у озера «на том же месте, идеже стояща с чудотворным образом противу татар, поставнша крест» (28). Этот крест — вероятно, немалых размеров — безусловно, относился к категории «памятных» крестов, ставившихся обычно в память о каком-то событии. Отмеченное памятным крестом место у озера на протяжении веков оставалось одним из наиболее почитаемых на костромской земле. Как говорится в «Сказании» : «... И прослы то место Святое» (29).

«Прослы то Святое езеро...»

На берегах озера, вблизи которого произошло сражение с татарами, люди жили еще многие тысячи лет тому назад. В глубоком прошлом, включая и время битвы, оно именовалось Мерским озером. Обычно такое название объясняют тем, что до прихода славян здесь, в Костромском Заречье, жили представители угро-финского племени Меря. Однако меряне расселялись, скорее всего, по всей Зарецкой стороне, но Мерским называлось только одно это озеро — первое по дороге от Костромы. Известно, что в ХVI-ХVП веках Заречье входило в Мерской стан (стан — административно-территориальная единица ХIV-ХVII вв.). Поскольку стан обычно назывался по главному населенному пункту на его территории — а никаких населенных пунктов с названием «Мерское» здесь нет и в обозримом прошлом не было, — то можно предположить, что или стан был назван по озеру, или селение, когда-то возникшее на его берегу, первоначально также называлось по озеру — Мерским (среди старожилов д. Некрасово существует предание, что их деревня в глубоком прошлом называлась не то «Ионово», не то «Оново»).

Через какое-то время после битвы с татарами Мерское озеро было переименовано в Святое озеро. В «Сказании» об этом говорится так: «... И прослы то место Святое. Близ же того места есть езеро и потому же месту прослы то Святое езеро» (30). Древнейшее упоминание озера под названием «Святое» относится к 1562 году*, но переименование, конечно, произошло намного раньше. (Первоначальное название озера, Мерское, не забылось до сих пор — оно сохранилось за одним из рукавов Святого озера, ставшего ныне фактически самостоятельным озерком). Я думаю, что в переименовании озера решающую роль сыграли две причины: во-первых, действительное почитание отмеченного памятным крестом места проявления одного из чудес Федоровской иконы Божьей Матери и, во-вторых, — соседство Ипатьевского монастыря, возникшего неподалеку от озера то ли в конце XIII, то ли в начале XIV вв. (известно, что озера с названием «Святое» находились возле многих старых русских монастырей). Не последнюю роль в деле переименования сыграло, видимо, и само название озера, в разговорной речи звучавшее как «мерзкое». Такому названию, конечно, было не место вблизи святой обители.

* В сотной выписи за 1562 год сказано: «Ипатцкого ж монастыря речка Игуменка от Свята озера вниз до реки до Костромы (31).

Вспомним, что и небольшая речка, вытекающая из Святого озера и впадавшая еще не так давно у стен Ипатьевского монастыря в Волгу, дошла до нас под красивым и редким названием «Игуменка». Название это, скорее всего, также появилось в результате переименования (не называлась ли речка в древности, например, Мерой?).

Когда на берегу озера возникло поселение, мы не знаем, но можно уверенно сказать, что оно весьма древнее и возникло намного раньше своего первого документального упоминания в конце XVI века. В «Сказании» о возникновении селения на озере говорится так: «На том же месте и весь (весь — деревня (32). — Н.З.) поселился такажде именуема Святое» (33). Впервые это селение под названием деревня «Святое озеро» упоминается в жалованной грамоте Ипатьевскому монастырю от царя Федора Ивановича за 1586 год (34). Следовательно, в XVI веке деревня называлась «Святое озеро». В XVII и в XVIII веках поселение это уже известно нам как сельцо Святое. Термина «сельцо» мы коснемся ниже, а сокращенное название селения, видимо, пришло в официальные документы из разговорной речи, в которой «Святое озеро» превратилось в «Святое», во-первых, из-за повсеместно распространенной в устной речи тяги к сокращению (отчего Ильинская улица называется Ильинкой, а Нижний Новгород — просто Нижним), а, во-вторых, для того, чтобы отличить озеро от находящегося на его берегу населенного пункта.

Примечательны обстоятельства, при которых деревня Святое озеро впервые упомянута в дошедших до нас источниках.

По воле Годуновых

Боярский род Годуновых издавна был связан с Ипатьевским монастырем: легендарный татарский мурза Чет, считающийся основателем монастыря, почитался и как предок Годуновых. При Иване Грозном большую карьеру при царском дворе сделал Дмитрий Иванович Годунов, дядя Бориса Годунова, ставший главой Постельничьего приказа. Рано потеряв своих детей, Дмитрий Иванович способствовал продвижению племянника, женив его на дочери всесильного главы опричников Малюты Скуратова. После смерти в марте 1584 года Ивана Грозного, при новом царе Федоре Ивановиче, женатом на сестре Бориса Годунова, Ирине, последний занял при дворе ведущее положение. Одним из средств укрепления этого положения и стал для Годунова Ипатьевский монастырь, издавна служивший местом упокоения практически всех членов годуновского рода (не стань Борис царем — он, несомненно, был бы похоронен в монастыре рядом со своими родителями). Богатый и цветущий монастырь как нельзя лучше способствовал престижу и притязаниям Годуновых.

Именно в это время — сразу после смерти Грозного — Годуновы Решают полностью перестроить Ипатьевский монастырь, заменив его деревянные постройки каменными. Масштаб предстоящих работ требовал и больших средств, и большого количества рабочих рук. Годуновы предпринимают соответствующие шаги, и в декабре 1586 года царь Федор Иванович выдает жалованную грамоту, адресованную «в наше богомолье в Ипатцкой монастырь строителю Гурию з братьею». Этой грамотой, где говорилось: «...била челом жена моя Царица и Великая Княгиня Ирина, чтобы нам пожаловати дати вотчину в Ипатцкой монастырь по ее родителях по отце ее Федоре Ивановиче и по матере ее Стефаниде, а во иноцех старице Сундулее и по брате ее по Василье по Федоровиче и по всех ее родителех...» (35), царь Федор пожаловал монастырю целый ряд сел и деревень костромского края. В числе пожалованных была и «деревня Святое озеро», принадлежавшая до того (наряду с двумя соседними деревнями — Стрельниковым и Алферовым) некоему «Микифору Чулкову сыну Головцына» (36).

Так с 1586 года — и почти на два века — селение на берегу Святого озера стало собственностью Ипатьевского монастыря, а его жители — монастырскими крестьянами.*

Крупное царское пожалование создало для монастыря необходимую материальную базу, благодаря которой вскоре — видимо, уже весной 1587 года — в «Ипатии» начались строительные работы, в результате которых за два десятилетия был, по сути дела, возведен новый монастырь. Наряду с построенными в начале 60-х годов XVI века каменными соборами были сооружены каменные стены с пятью башнями, звонница, комплекс Святых ворот с надвратными церквями во имя святых Федора Стратилата и Ирины (небесных покровителей царской четы), жилые и хозяйственные постройки. Во всех этих работах, конечно, участвовали и жители деревни Святое озеро.

В 1597 году, после смерти Федора Ивановича, Борис Федорович Годунов стал царем, что обещало, в частности, и дальнейший расцвет Ипатьевского монастыря. Однако вскоре после воцарения Бориса российское государство в силу многих причин вступило в полосу глубокого кризиса, сопровождавшегося массовыми народными движениями, иноземными нашествиями и гражданской войной. Бури Смутного времени — под таким названием вошел этот период в историю России — пронеслись и над Костромским Заречьем.

* Крестьяне Святого перестали принадлежать Ипатьевскому монастырю всвязи с ликвидацией монастырских владений в 1764 году, но, естественно, монастырь продолжал играть в их жизни весьма заметную роль.

Смутное время. Вторая битва на Святом озере

Из всех трагических событий Смутного времени, произошедших в костромском крае, мы коснемся только эпизода, непосредственно связанного со Святым озером.

Как известно, династия Годуновых была свергнута поддерживаемым поляками самозванцем, выдававшим себя за покойного сына Ивана Грозного, Дмитрия (считается, что этим самозванцем был галичскнй дворянин Григорий Отрепьев). Недолго поцарствовав, «Лжедмитрий» погиб вследствие боярского заговора, после чего царем стал князь Василий Шуйский. Однако с новым правителем мир на русскую землю не пришел, так как в борьбу с Шуйским вступил Лжедмитрий II, более известный по названию своей ставки в подмосковном селе Тушине как «тушинский вор». В ходе этой борьбы, перекинувшейся на многие районы страны, войска Лжедмитрия П-го в декабре 1608 года взяли Кострому, находившуюся на стороне Василия Шуйского. Из разгромленной Костромы тушинцы направились на Галич, подвергнув разгрому и его. Но вскоре военная ситуация в крае изменилась. Ополчение северных городов (Солигалича, Вологды, Великого Устюга, Тотьмы) освободило Галич и в конце февраля 1609 года подошло к Костроме. В результате ожесточенных боев тушинцы были выбиты из города, но в их руках осталась мощная каменная крепость — Ипатьевский монастырь. Вскоре началась его осада.

Исход борьбы в центральной части России зависел тогда от итогов осад двух монастырей: Троице-Сергиева, осажденного тушинцами и поляками, и Ипатьевского, где, наоборот, были осаждены тушинцы и поляки. Во главе осажденных в Ипатии стоял представитель древнего боярского рода Никита Вельяминов, осаждающие же войска с июня 1609 года возглавил царский воевода Давыд Жеребцов, сыгравший в событиях Смутного времени исключительно выдающуюся роль. На помощь осажденным в монастыре поспешил один из начальников войск тушинского вора Александр Лисовский. Из Юрьевца, где он находился тогда, разгромив по дороге Кинешму и Плес, Лисовский правым берегом Волги подошел к Костроме и встал лагерем напротив Ипатьевского монастыря — в Селище. Однако, не найдя лодок для переправы — видимо, осаждающие успели заблаговременно предпринять меры, — Лисовский не смог переправиться через Волгу (до плотин, убивших живой волжский ток, было еще далеко, и течение великой реки было весьма сильным).

Потерпев неудачу, Лисовский ушел от Костромы к Троице-Сергиеву монастырю, разгромив по пути Нерехту и Большие Соли. Осада же Ипатия продолжалась и завершилась тем, что в ночь на 25 сентября 1609 года два костромских «служилых человека» — «Костюша Мезенцев и Николай Костыгин» — взорвали монастырскую стену, чем предрешили судьбу осажденных (37). Убедившись, что более удерживать монастырь невозможно, тушинцы и поляки пошли на прорыв. Учитывая расположение Ипатьевского монастыря, прорываться из кольца осады они могли только по Ярославской дороге — к Святому озеру.

О том, что последовало дальше, мы можем узнать из спецнальной работы, вышедшей к 300-летию этих событий, в которой сообщалось, что тушинцы и поляки, «вышедши из монастыря, отступи-к Святому озеру и, преследуемые войсками воеводы (Давыда Жеребцова. — Н.З.), были рассеяны, причем, большое количество их потонуло в озере» (38).

С финальными событиями осады Ипатия до сих пор не все ясно. Среди дореволюционных костромских историков преобладало мнение, что монастырь был взят в июне или июле 1609 года (39), ибо возглавивший в нюне осаду монастыря Давыд Жеребцов уже в начале июля, будучи к этому времени одним из воевод выдающегося русского полководца, князя М.В.Скопина-Шуйского, громил поляков под Калязнным (40).

В вышедшей в советское время работе Л.Б.Генкина, без ссылки на источник, была дана вышеприведенная дата взятия монастыря — 25 сентября 1609 года. Причем, Л.Б.Генкин писал, что монастырь был взят Давыдом Жеребцовым (41). У нас нет сведений, что Жеребцов в сентябре 1609 года находился где-то в ином месте, и очень вероятно, что его — опытного, знающего ситуацию военачальника — могли в сентябре вторично направить к Ипатьевскому монастырю, и под руководством Жеребцова осажденная обитель была, наконец, взята.*

При любом временном варианте взятия Ипатня — в июне или в сентябре — факт сражения у Святого озера, завершившего собой эпопею ипатьевской осады, не подвергался сомнению никем из историков. Есть и прямые подтверждения этому — случаи обнаружения в озере старинного оружия.**

Еще несколько долгих лет над Россией и костромским краем бушевали бури Великой смуты, прежде чем в конце марта 1612 года возле Ипатьевского монастыря прошло, направляясь к Ярославлю, ополчение Минина и Пожарского, а затем ровно через год, 19 марта 1613 года, здесь же проехало московское посольство, увозя из Костромы в разоренную столицу нового царя из новой династии Романовых.

* О дальненшей боевой деятельности Давыда Жеребцова известно, что 19 октября 1609 года он (по поручению М.В.Скопина-Шуйского) с отрядом в 900 человек прибыл в осажденный Троице-Сергнев монастырь и, по сути дела, возглавил его оборону (42).

** Художники Чернецовы, посетившие в 1838 году берега Святого озера, засвидетельствовали: «Из этого небольшого озера, изобилующего рыбой, рыбаки вытаскивали своими сетями древнее оружие, и, как нам сказывали, недавно еще подобным образом был найден бердыш» (43).

Первая часовня

Теперь время перейти к рассказу о старинной каменной часовне, и поныне стоящей на берегу Святого озера. Часовня эта представляет собой квадратную в плане постройку, увенчанную восьмигранным шатром с небольшой главкой. Вход в часовню обрамлен аркой в виде валика с несколькими перехватами, сохранилась входная старинного типа кованая дверь. Углы часовни выделены довольно широкими лопатками. Все стены часовни в цокольной части обегает полоска поребрика, карниз же выделен четырьмя рядами поребрика. В поребрике над входом имеется небольшая ниша для иконы, такая же ниша, но размером побольше, находится и на противоположной, восточной, стороне четверика часовни.

На северной и южной стенах имеется по одному почти одинаковому окну, обрамленному наличниками, главным элементом которых является ниша для иконы — весьма нечастый случай, когда такая ниша входит в убранство наличника. На обоих окнах сохранились кованые ставни.

Над часовней возносится восьмигранный каменный шатер, на котором расположены четыре слуховых окна, грани шатра выделены рельефными жгутами.

Несмотря на небольшие размеры, часовня на Святом озере, безусловно, относится к числу замечательных образцов старинного русского зодчества. В.Г.Брюсова, реставратор и искусствовед, положившая начало реставрации стенописей часовни, была безусловно права, написав: «Прекрасно найденные пропорции куба часовни, шатра и главки придают памятнику большое очарование. Самобытный, чисто русский архитектурный образ этой постройки неотделим от окружающего ее мирного сельского пейзажа» (44).

До конца 30-х годов XX века вокруг часовни возвышалась четырехугольная ограда, основание которой было сложено из валунных камней, а верхняя часть — из большемерного кирпича. От калитки в ограде ко входу в часовню вела своеобразная «лестница» из нескольких плитообразных валунов. Ограда имела целью предохранение часовни от весенних разливов (сейчас ограды нет, а от лестницы остался только один большой валун, лежащий непосредственно перед входом в часовню).

На рубеже ХVП-ХVШ веков в часовне находился небольшой двухтябловый иконостас. Сохранилось его описание, относящееся к 1701 году: «В стене поставлен образ осмилистовый избранных святых, а писано на нем: во облацех Спас да святых Иоанна Богослов, великомученик Георгий страстотерпец, священномученик Власий, мученица Анастасия. Да на Спасове образе и священномученике Власии два венца серебряные золочены чеканные, на другой стране -- Молитва Пресвятыя Богородице в рамах Богородице Дево радуйся поставлена в стене» (45).

Но главным элементом внутреннего убранства часовни был стоящий перед иконостасом большой деревянный крест, покрытый живописнымн изображениями. Приведем описание этого креста, также относящееся к 1701 году: «...А в ней (часовне. — Н.З.) Животворящий крест большой цкою написан на обе стороны: Распятие Господа нашего Иисуса Христа, над ним ангели господни, а вверху во облаце Господь Саваоф, по сторонам у Распятия образ Пресвятыя Богородицы и Иоанна Богослова, Логин сотник, Мария Клеопова, перед крестом у Распятия — подсвешник деревянной, писан розными красками, да на том же кресте, на левой стране поставлен образ Пресвятыя Богородицы Феодоровские с предвечным младенцем, на золоте писан. Перед образом Пресвятыя Богородицы лампадец железной белой, на другой стране креста в начале образ Пресвятыя Троицы, над нею херувим. Над Троечным образом написан образ Николая чудотворца, стоящей перед ним подсвешник, писан розными красками древяной. У Николая по сторонам написан Спасов образ Пресвятыя Богородицы, великомучеников Флора и Лавра, святого пророка Илии, Моисея богоридца и преподобных отец Антония и Феодосия» (46).

Изнутри часовня сверху донизу была расписана фресками — все писавшие о часовне согласны с мнением В.Г.Брюсовой о том, что они относятся к 1-й четверти XVIII века (47), — в основном на темы явления Федоровской иконы Божьей Матери и совершенных ею чудес (в числе прочих была и фреска, изображающая битву князя Василия Ярославича с татарами на Святом озере).

Таким образом, интерьер часовни в прошлом определялся сочетанием росписей, покрывающих стены и своды часовни, и ее убранства — орнаментированных тябл иконстаса, икон, металлических лампад, расписных деревянных подсвечников, монументального Животворящего креста и другой утвари.

* * *

Когда была построена часовня? Ответить на этот вопрос не так легко. Древнейшим документом, в котором упоминается и описывается часовня в сельце Святом, является составленная в 1701 году переписная книга Ипатьевского монастыря (ее мы цитировали выше), где сказано: «В Костромском уезде в Мерском стану вотчина Живоначальные Троицы Ипатцкаго монастыря сельцо Святое, в сельце Святом часовня каменная шатровая об одной главе крыта тесом, крест з главы от ветхости сломлен, по стенам три окна, а в окнах решетки железные, изнутри затворы деревянные. В двух окнах оконницы слудяныя, со всходу двери древянные» (48).

На основании этого описания В.Г.Брюсова, констатировав «большую ветхость часовни» к началу XVIII века, пришла к выводу о том, что в переписной книге описана не ныне существующая часовня, а часовня ей предшествовавшая, и датировала постройу существующей часовни временем «вскоре после» 1701 года (49). В пользу этого утверждения В.Г.Брюсова, во-первых, указывает на тот факт, что часовня в 1701 году была крыта тесом, в то время как в современной часовне каменный шатер не покрыт ничем (50). Но этот довод совершенно неубедителен: за века существования часовни венчающий ее шатер то был открытым, то его закрывали, вначале — тесом, а позднее — кровельным железом (когда В.Г.Брюсова в 1959 году начала реставрацию стенописей, шатер часовни еще был покрыт железом). Во-вторых, В.Г.Брюсова указывает на то, что у часовни в переписной книге «двери древянные», а у нынешней часовни — «железная кованая дверь» (51). Этот довод является еще более неубедительным, т.к. за миновавшие столетия и двери у часовни могли смениться не один раз.

И наконец, в-третьих, главный аргумент исследователя — это то, что в переписной книге говорится о трех окнах у часовни, а у существующей часовни их только два (52). На первый взгляд, трудно не признать вескость этого довода, но в то же время, думается, нельзя придавать этому расхождению слишком большого значения -- в конце концов, эти «три окна» могут быть элементарной ошибкой составителей переписной книги (да и где могло быть третье окно, если на одной стене должен быть вход, на двух — окна, а на четвертой, восточной, стене, к внутренней стороне которой примыкал иконостас, никаких проемов быть не могло).

Доводы В.Г.Брюсовой имеют целью подкрепить ее утверждение о «большой ветхости» часовни к началу XVIII века и о том, что переписная книга описывает часовню, которая предшествовала настоящей. Однако, будь часовня на Святом озере действительно в «большой ветхости», это обязательно отметили бы авторы переписной монастырской книги (в том состояла их прямая обязанность), но в тексте ясно говорится лишь о сломанном от «ветхости» деревянном кресте на главке часовни и ни о чем больше.

Но если В.Г.Брюсова все-таки права, то когда же могла быть построена предполагаемая ею каменная часовня, предшествовавшая нынешней? Самый вероятный период — рубеж ХVI-ХVII веков, время годуновского строительства. Однако если часовню построили тогда, то как же она могла придти в «большую ветхость» всего за один век при высоком качестве строительства наших предков? Конечно, нельзя исключить совсем, что предполагаемая часовня могла быть сильно повреждена во время какого-нибудь особенно высокого весеннего половодья, но в целом все это очень и очень маловероятно.

Нет сомнения, что часовня, описываемая в переписной книге 1701 года, — это и есть часовня, стоящая поныне на берегу Святого озера. Но когда же, в таком случае, она все-таки была построена? В дореволюционной литературе почти нет никаких указаний об этом, единственное исключение — Г.К. Лукомский, предположительно отнесший время строительства часовни к концу XVII века (53). В.Г. Брюсова, исходя из своей версии о том, что нынешняя часовня — вторая каменная часовня на этом месте, в отчете о реставрационных работах относила время ее построения к «первой четверти XVIII века (54), а в более поздней книге об Ипатьевском монастыре — к периоду «вскоре после» 1701 года (55). Явно отталкиваясь от мнения В.Г.Брюсовой, В.Н.Бочков и К.Г.Тороп писали о часовне: «По всей вероятности, она была построена в первой четверти XVIII века» (56). Чуть позднее В.Н.Бочков вновь написал о часовне: «Поставлена она на месте еще более древней часовни в первой четверти XVIII в., в те дни, когда русские войска наголову разгромили под Полтавой хваленую армию Карла XII. Постройкой часовни победители шведских интервентов как бы увековечили подвиг предков» (57). К началу XVIII века относили время строительства часовни В.Н. Иванов, С.И. Масленицин, И.М. Разумовская (58).

Таким образом, большинство писавших о часовне на Святом озере относят время ее построения к 1-й четверти XVIII века. Думается, выше убедительно показано, что часовня была построена, по меньшей мере, на несколько лет раньше 1701 года — раз на ней успел обветшать крест на главке, и, следовательно, прав был Г.К.Лукомскнй, предположительно отнесший время строительства часовни к концу XVII века. Попытаемся определить это время более точно.

Как мы помним, на Животворящем кресте в числе других были изображения преподобных Антония и Феодосия. Похоже, что изображения этих святых появились на кресте не случайно. Среди архимандритов Ипатьевского монастыря конца XVII века известен архимандрит Антоний (годы его правления монастырем 1675-1683 (39)). Именно по благословленню Антония взамен двух сгоревших деревянных храмов в монастырской Ипатьевской слободе было начато строительство каменного храма во имя Иоанна Богослова (храм возводился в 1681-1687 гг. (60)), который на протяжении столетий был приходским для жителей Святого. Среди архимандритов Ипатия этого времени известны и два Феодосия: первый из них настоятель-ствовал непосредственно перед Антонием — в 1669-1671 гг. (в 1671 году он с оставлением, видимо, за ним поста архимандрита Ипатьевского монастыря был переведен в настоятели Воскресенского Новоиерусалнмского монастыря, где и умер в 1674 году (61)), второй Феодосий управлял Ипатьевским монастырем вскоре после Антония—в 1685-1692 гг. (62)

Если на Животворящем кресте в часовне изображены небесные покровители двух ипатьевскнх архимандритов (а очень похоже, что это так), то мы можем более точно определить время строительства часовни. Из двух Феодосиев отношение к часовне явно имеет Феодосий, ставший архимандритом вскоре после Антония (при нем в 1687 году был окончен храм Иоанна Богослова в Ипатьевской слободе). Изображения святых покровителей двух архимандритов можно объяснить, видимо, тем, что сооружение часовни могло начаться при одном — Антонии, а завершилось уже при другом — Феодосии. Если наше предположение верно, мы можем максимально ограничить время создания часовни периодом от 1675 до 1692 гг., и минимально — примерно от начала 80-х до начала 90-х годов XVII века.*

* Кажется, есть еще одно, правда косвенное, подтверждение того, что часовня построена в XVII веке. Как уже писалось, населенный пункт на берегу Святого озера в конце XVI века числился деревней, а на начало XVIII века он уже проходит как сельцо. Следовательно, сельцом Святое стало в XVII веке. В связи с чем могло произойти такое изменение? Термин «сельцо» имел в прошлом несколько значений, самым распространенным из которых было: сельцо — это небольшое селение с барской усадьбой (63). Однако с 1586 года Святое принадлежало Ипатию и поэтому барской усадьбы тут в XVII веке быть не могло. Но есть и еще одно определение термина «сельцо» — это селение с часовней (64). Похоже, что Святое стало сельцом именно после постройки часовни, тем более — каменной, а не деревянной.

Теперь перед нами встает еще один весьма непростой вопрос: «во имя» кого или «в честь» чего была освящена часовня на Святом озере? Ни в источниках, ни в дореволюционной литературе ответа мне найти не удалось. В литературе последних десятилетий часовню вначале — как и до революции — называли или просто «часовней», или «часовней в д.Некрасове»*. После работ В.Г.Брюсовой утвердилось мнение, что часовня на Святом озере посвящена Федоровской иконе Божьей Матери (67). Как уже говорилось, В.Г.Брюсова в конце 50-х годов участвовала в реставрации стенописей часовни и, по сути, стала первым исследователем, занявшимся историей этого выдающегося памятника. На основании содержания фресок часовни — а большинство из них посвящение теме явления и чудес Федоровской иконы Божьей Матери — она пришла в выводу, что часовня на Святом озере посвящена главной иконе костромского края. Мнение В.Г.Брюсовой, известного искусствоведа, утвердилось и в настоящее время считается бесспорным**.

Но действительно ли часовня на берегу Святого озера посвящена Федоровской иконе Божьей Матери? Попробуем ответить на этот вопрос. Как ни странно, но ни один из опрошенных мною стариков в д. Некрасове (бывшее Святое) не мог сообщить, ни как назывался их часовенный праздник, ни в какой месяц он отмечался, единственно — все говорили, что проходил он летом. По рассказам очевидцев, на молебен в часовенный праздник, совершаемый причтом церкви Иоанна Богослова, к которой приписана часовня, собиралось большое количество местных жителей (причем, приходили и старообрядцы — жители соседней деревни Стрельниково, очень почитавшие старинную часовню). В ограде часовни находилась деревянная звонница, и во время богослужения далеко над озером разносился перезвон ее трех колоколов.

Это все не вызывает вопросов, но далее почти все очевидцы рассказывают, что в праздник к часовне стадами пригоняли домашний скот. Присутствие скота при молебне не может не вызывать удивления, если считать, что часовенный праздник действительно приходился на «Федоровскую», т.е. на день Федоровской иконы Божьей Матери, отмечаемый 29 августа (по новому стилю), к празднованию которого домашний скот не имел никакого отношения. Но наше недоумение пройдет, если мы предположим, что часовенный праздник в Святом приходился на 14 августа (по новому стилю), на праздник «Происхождения (изнесения) честных древ Животворящего Креста», более известный по своему народному названию — «первый Спас» (он же — «Спас медовый», или «Спас мокрый» ).

* В.Н.Бочков и К.Г.Тороп называют ее «часовней у деревни Некрасово (65). В.Н. Иванов также не дает ей названия, он пишет: «...На краю деревни Некрасово, близ озера, на пригорочке, стоит небольшая каменная часовня» (66).

** Во втором издании книги В.Н.Иванова «Кострома» под фотографией часовни написано: «Часовня Федоровской богоматери в селе Некрасово» (68). Так же пишет и И.М. Разумовская: «…часовенка Федоровской Божьей Матери, возведенная в честь победы костромичей над татарским войском в 1272 году» (69).

Ведь именно в этот день повсеместно в России проходили молебны и крестные ходы на реки и озера для водоосвящения, после чего лошадей и всю скотину было принято купать в воде (с этим связано и одно из упоминавшихся названий праздника — «Спас мокрый»).

Древний византийский праздник «Происхождение (изнесение) честных древ Животворящего Креста» был перенесен на Русь князем Андреем Боголюбским в 1164-1165 гг. как церковно-государственный праздник Христа (Спаса) и Богоматери (72). Именно этому празднику был посвящен, например, всемирно известный храм Покрова на Нерли, возведенный в эти же годы — и как памятник победе владимирского войска над волжскими булгарами, и как памятник погибшему при этом сыну Андрея Боголюбского Изяславу (73).

Сюжеты подавляющего большинства — 18 из 20-ти — многофигурных композиций стенописей часовни посвящены явлению и чудесам Федоровской иконы Божьей Матери. Но первая композиция изображает Воскресение и сошествие во ад Инсуса Христа (Спаса), а последняя, двадцатая, изображает Покров Богоматери (повторю, что именно праздник первого Спаса лежал у истоков праздника Покрова Богоматери). Вспомним теперь живописные изображения, бывшие на Животворящем кресте в часовне на Святом озере в начале XVIII века. На лицевой стороне креста было изображено распятие Христа (Спаса), по сторонам от распятия — Богоматерь и Иоанн Богослов (присутствие последнего объясняется, видимо, тем, что часовня в Святом входила в приход церкви Иоанна Богослова). На обратной стороне креста было изображение Троицы (может быть, потому, что Святое являлось владением Троицкого Ипатьевского монастыря), опять — Спас, Богоматерь, великомученики Флор и Лавр, издавна известные на Руси как покровители лошадей ( и это понятно — лошадям отводилась важная роль в праздновании первого Спаса**), и — Никола, который также почитался как покровитель лошадей***.

* Выдающийся русский писатель ученый С.В.Максимов писал об этом: «Мокрым» же первый Спас называется потому, что, по установлению церкви, в этот день бывает крестный ход на речки и источники для водоосвящения. А так как крестьяне не только сами купаются после крестного хода, но имеют обыкновение купать в реках и всю скотину, которая будто бы здоровеет после этого, то неудивительно, что и самый праздник получил название «мокрого». (70) Вспомним также и старинные изречения по этому поводу: «На первый Спас лошадей (весь скот) купают «, «Первый Спас — на воде стоят» и др.(71)

** Вот что говорится про первый Спас в справочнике по обычаям русских земледельцев: «После водосвятия крестьяне купаются сами, купают лошадей, а пастухи пригоняют с пастбищ домашнюю скотину и вгоняют ее в реку». (74)

*** В мае, на Николу Вешнего, крестьяне в прошлом повсеместно заказывали «...молебны с водосвятием, чтобы св. Никола уберег коней от волков и медведей и даровал табунам здоровье». (75)

Вспомним и состав икон, установленных в иконостасе часовни на начало XVIII века: Спас, Иоанн Богослов, священномученик Власий (почитавшийся как покровитель домашней скотины), страстотерпец Егорий (также почитавшийся защитником домашнего скота*) и мученица Анастасия (считавшаяся заступницей овец, почему в народе она называлась еще и «Анастасией Овечницей» (77)).

Таким образом, сюжеты стенописей, состав икон и живописные изображения на Животворящем кресте подтверждают наше предположение о том, что часовня на Святом озере посвящена празднику Происхождения (изнесения) честных древ Животворящего Креста или — первому Спасу, особо почитавшемуся нашими предками как праздник, связанный с домашней скотиной.

Подтверждение этому предположению мы находим у старожилов Святого: не помня, какому празднику посвящена их часовня, они до сих пор называют ее — «Животворящим Крестом», или просто — «Крестом» (раньше так обычно и говорили: «там у креста», «пойдем к кресту» и т.д.).

Документальное же подтверждение того, что часовенный праздник в Святом приходился именно на первый Спас, содержится в написанном в 20-е годы рассказе «Иона Сарычев» А.П. Алешина, уроженца Святого, описавшего, как проходил этот праздник в его родной деревне (отрывок из рассказа будет приведен ниже) (78).

Ну и, наконец, вспомним, может быть, самый главный аргумент в пользу нашего предположения — сам Животворящий крест, находившийся в часовне до 1959 года.

Итак, подведем итоги. Учитывая то, что 1) главным элементом внутреннего убранства часовни являлся большой Животворящий крест, 2) местные старожилы до сих пор называют часовню «Животворящим Крестом» (или просто «Крестом»), 3) пригон скота к часовне на ее праздник, 4) фрески в часовне с изображением Воскресения Христова и Покрова Богоматери, 5) состав живописных

* На вешнего Егория везде в России происходил обряд «обхода скота». Обряд этот заключался в том, что «...хозяева обходят с образом св. Победоносца-Георгия домашнюю скотину, собранную в кучу на своем дворе, а затем сгоняют ее в общее стадо, собранное у часовен, где служится водосвятный молебен, после которого все стадо окропляется святой водой и гонится за околицу».76

изображений на Животворящем кресте и подбор икон, имевшихся в прошлом в часовне, 6) часовенный праздник в Святом приходился на первый Спас (рассказ А.П.Алешина), мы можем уверенно заключить, что часовня в Святом (ныне Некрасове) посвящена празднику «Происхождения (изнесения) честных древ Животворящего Креста» — а не Федоровской иконе Божьей Матери, как считается сейчас, — и сокращенно может называться часовней Животворящего Креста.

Ну, а как же остальные фрески часовни, посвященные сюжетам явления и чудес Федоровской иконы Божьей Матери, на основании чего В.Г.Брюсова и определила часовню, как посвященную этой иконе? Не забудем, что праздник Происхождения (изнесения) честных древ Животворящего Креста почитался как праздник Христа (Спаса) и Богоматери, и, следовательно, наличие композиции, изображающей Воскресение Христово, и цикла фресок о явлении и чудесах Федоровской иконы Божьей Матери в данном случае вполне объяснимы. Почему был выбран именно такой сюжет, тоже понятно — ведь одно из чудес Федоровской иконы Божьей Матери (разгром татар в XIII веке) прямо касается Святого озера, на берегу которого стоит часовня.

Перед нами возникает еще один также весьма запутанный вопрос о том, в честь какого события была построена на Святом озере часовня Животворящего Креста, но к этому вопросу мы вернемся чуть ниже. А сейчас расскажем о второй часовне на Святом озере — часовне, к великому сожалению, не дошедшей до нас.

Вторая часовня

Как мы помним, в память о битве с татарами (скорее всего, уже в XIII веке) на месте «идеже стояша с чудотворным образом противу татар, поставиша крест». Этот памятный крест находился слева от дороги, ведущей от перевоза через реку Кострому возле Ипатьевского монастыря к Святому озеру, на расстоянии 350-400 метров от озера.

По сообщениям историков конца XVIII — начала XIX веков, на этом месте стоял уже не крест, а особая столпообразная часовня со списком иконы Федоровской Божьей Матери. Так, один из первых историков Костромы, И.Васьков, повествуя о победе князя Василия Ярославича над татарами, писал: «...Князь торжествовал сию победу и на месте, где во время сражения стояла святая икона, залог его упования; поставил крест, на коем ныне находится столб с поставленною святою иконою, списанною с вышеупоминаемой» (79).

Другой историк костромского края, М.Я.Диев, писал: «В начале текущего (т.е. ХIХ-го. — Н.З.) столетия, в версте от монастыря (Ипатьевского. — Н.З.) по Ярославской луговой стороною дороге, находился на небольшое пространство дубовый лес, где еще 1813 года виден был вкопанный высокий дубовый столб с вырубленным местом для Чудотворной Феодоровской иконы Богородицы, поставленной в сражении Костромичам с Татарами, близ Святого озера» (80).

Через какое-то время после 1813 года деревянная столпообразная часовня была заменена на каменную. Об этом сообщает еще один костромской историк, князь А.Козловский: «Ныне на сем месте находится каменный столб с поставленною на оном иконою Федоровской Божьей Матери, списанной с подлинной» (81). Через еще какое-то время взамен каменного столпа-часовни была возведена каменная часовня, простоявшая на этом месте до середины 30-х годов XX века. Точная дата построения и этой часовни нам неизвестна.

Первое известное нам документальное свидетельство существования каменной часовни — это рисунок художника Чернецова, выполненный летом 1838 года (82). Считая, что в 1813 году на этом месте еще был дубовый столб, затем — ориентировочно в 20-30 годы — существовал каменный столб, мы можем предположительно отнести время появления каменной часовни к периоду от рубежа 20-30 годов XIX века до 1838 года. Глубоко знаменательно, что вторая часовня у Святого озера появилась вскоре после грозных событий Отечественной войны 1812 года, во время пробуждения интереса к прошлому России и осознания кровной связи с этим прошлым.

На чьи средства была построена часовня — Ипатьевского монастыря, прихода церкви Иоанна Богослова в Ипатьевской слободе или какого-нибудь конкретного жертвователя (например, участника войны с французами) — нам неизвестно.

Новая часовня в основных своих чертах — и, вполне вероятно, не случайно — композиционно повторяла старую часовню Животворящего Креста: ее четверик венчал такой же восьмигранный каменный шатер с рельефными жгутами по граням. Углы четверика были выделены пилястрами тосканского ордера. Повторяя в целом силуэт старой часовни, новая часовня была в то же время более миниатюрна. Чуть попроще был и весь облик новой часовни — у нее, например, не было слуховых окон на шатре.

Для защиты от весенних половодий часовня Животворящего Креста была окружена оградой. Новая часовня ограды не имела, для защиты от разливов она была поставлена на своеобразный «постамент» из валунов.

О внутреннем убранстве часовни нам известно только, что здесь в «особом киоте» находилась икона-список с чудотворной иконы Федоровской Божьей Матери (83). В небольшой нише над входом в часовню также находилась небольшая иконка Федоровской Божьей Матери, перед которой горела лампада.

Ни в источниках, ни в литературе мне не удалось найти сведений о посвящении второй часовни, но этот вопрос, к счастью, трудности не представляет. Местные старики, которые помнят эту часовню, неизменно называют ее часовней Федоровской иконы Божьей Матери (иногда еще — часовней Явления Федоровской иконы Божьей Матери). Так что мы можем уверенно определить часовню, стоявшую у дороги перед озером и поставленную в память о битве с татарами и о чуде, совершенном здесь Федоровским образом, как часовню Федоровской иконы Божьей Матери.

Памяти павших за Отчизну

Теперь мы должны вернуться к весьма запутанному вопросу о том, в честь каких событий были построены обе стоявшие вблизи Святого озера часовни.

Никаких проблем нет с часовней Федоровской иконы Божьей Матери — вспомним приводившийся выше отрывок из «Сказания»: «...На месте же том идеже стояша с чудотворным образом противу татар поставиша крест и прослы то место Святое. Близ же того места есть езеро и потому же месту прослы то Святое езеро». Как видим, «Сказание» четко различает «Святое озеро» и «Святое» место, где стоял памятный крест, смененный позднее каменной часовней. Ни у кого из дореволюционных историков не вызывало сомнений, что часовня у дороги перед Святым озером поставлена в память о битве с татарами и о чуде, совершенном здесь Федоровской иконой. Такой знаток костромских церковных древностей, как И.В.Баженов, писал про эту часовню, что она стояла «между Богословскою (она же Ипатьевская. — Н.З.) слободою и деревнею Святой — на месте, где в XIII в. (1262-1264 гг.), во время битвы Костромского воинства с татарами, шедшими от Ярославля в Кострому «воевать и грабить», стояла чудотворная Феодоровская икона Божьей Матери» (84).

О том, что часовня у дороги являлась памятником событий XIII века, свидетельствует и посвящение ее Федоровской иконе Божьей Матери, покровительству которой приписывалась одержанная победа над татарами.

Сложнее обстоит дело со стоящей на берегу Святого озера часовней Животворящего Креста. Существует три версии о том, в честь каких событий была построена эта часовня. Дореволюционные костромские историки считали, что она поставлена в память о событиях 1609 года. В.Г.Брюсова в своей первой статье, посвященной часовне на Святом озере, писала, что часовня является памятником обеих битв — и с татарами, и с поляками (85). Чуть позднее В.Г.Брюсова отошла от этой версии и в последующей своей работе назвала часовню памятником битвы с татарами (86). Последняя версия в настоящее время является общепринятой*.

Но памятником битвы с татарами является часовня Федоровской иконы Божьей Матери, находившаяся через озеро от часовни Животворящего Креста. Ко второй версии мы еще вернемся, а сейчас посмотрим, что считали по этому поводу старые костромские историки.

В работах историков начала XX века мнение о том, что часовня на Святом озере поставлена в память о победе над поляками, было поистине общим местом (90). Лучше всего это мнение выразил И.В.Баженов: «Часовня же, находящаяся подле деревни «Святое» на берегу озера, называемого «Святым», по преданию, устроена в память победы, одержанной в июне 1609 года царским воеводой Жеребцовым над поляками и прочими сторонниками самозванца, засевшими было в Ипатьевском монастыре и вытесненными оттуда к Святому озеру, в котором большая их часть и потонула» (91).

Несмотря на отсутствие прямых доказательств, нельзя не согласиться с тем, что часовня Животворящего Креста является памятником событий 1609 года. Мемориальный, ратный по своему происхождению, характер часовни, конечно, бесспорен. За это говорит, во-первых, посвящение часовни Животворящему Кресту, издавна почитавшемуся и как символ победы над иноверными**.

Во-вторых, в пользу этого свидетельствует сам факт возведения каменной часовни — дела для XVII века весьма и весьма недешевого — в районе двух исторических сражений. А раз памятником битвы с татарами являлась часовня Федоровской иконы Божьей Матери, то часовня Животворящего Креста может быть только памятником событий осады Ипатия в 1609 году.

Этому есть, кажется, и еще одно, правда, предположительное подтверждение. Как мы помним, на начало XVIII века в часовне

* С.И.Масленицын пишет: «В память об этой победе костромичей над татарами была поставлена в начале XVIII века на берегу озера у села Некрасова каменная часовня, увенчанная шатровым покрытием». (87) Так же писал о часовне В.Н.Иванов: «Легенда связывает ее строительство с победой, одержанной костромской ратью над татарским войском в XIII веке». (88) Так же пишет и И.М.Разумовская: «...часовенка Федоровской Божьей Матери, возведенная в честь победы костромичей над татарским войском...». (89)

** Вспомним, например, молитву Животворящему Кресту: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослави достояние Твое; победы православным христианом на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство».

Вспомним еще раз и храм Покрова на Нерли, изначально посвященный празднику «Происхождения честных древ Животворящего Креста». Ведь он был построен на берегу Клязьмы, протекавшей в XII веке у самого храма, именно в память победы русского войска над волжскими булгарами и в память о погибшем тогда князе Изяславе. Возле этого храма стоял и Животворящий крест — белокаменный, с высеченным на нем текстом «Похвалы кресту». (92)

имелось два изображения апостола и евангелиста Иоанна Богослова — на иконе и на Животворящем кресте. Выше присутствие изображений Иоанна Богослова объяснялось тем, что часовня входила в приход церкви Иоанна Богослова в Ипатьевской слободе, но, вероятно, это можно объяснить и иначе. Припомним, что подрыв стены Ипатьевского монастыря был осуществлен в 1609 году, в ночь на 25 сентября. Осажденный в монастыре гарнизон пошел на прорыв, завершившийся разгромом у Святого озера, скорее всего, в течение дня 25 сентября. А 25 сентября (по церковному календарю — с 18 часов 25 сентября до 18 часов 26 сентября) как раз — день преставления апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Не этим ли и объясняется двойное изображение апостола Иоанна (кроме него, в часовне на начало XVIII века дважды — на иконе и на кресте — были озображены только Спас и Богоматерь)? Очень похоже, что так оно и есть.

Известно, что русские монастыри, подвергшиеся осаде, как правило, отмечали трагическую страницу в своей истории памятными часовнями. Не мог не сделать этого и Ипатьевский монастырь, так много перенесший в 1609 году. Вероятно, вскоре после окончания Смутного времени, здесь, на Святом озере, где была поставлена последняя точка в событиях многомесячной монастырской осады, была срублена деревянная часовня, замененная в конце XVII века каменной.

На это можно возразить: памятные часовни обычно ставились непосредственно на местах, где происходили события, память о которых эти часовни должны были увековечить. Поляки и тушинцы сражались на восточной стороне озера, почему же тогда часовня находится на противоложном берегу — западном? Видимо, это произошло из-за весенних разливов — ведь западный берег более высокий, и часовню поставили на самом высоком месте над озером, к тому же — рядом с деревней.

Вспомним теперь версию, выдвинутую В.Г.Брюсовой в ее первой статье о сохранившейся часовне на Святом озере — о том, что часовня была построена в память сражений и ХШ-го и ХVII-го веков. В целом эта версия, конечно, неверна, хотя определенная доля истины в ней, я думаю, есть. Как мы помним, в 1-й четверти XVIII века часовня была расписана фресками, в основном на темы явления и чудес Федоровской иконы Божьей Матери, среди которых находилась и фреска, изображающая битву костромской дружины с татарами. И вот с этого времени часовня Животворящего Креста, будучи памятником Смутному времени, может, в известном смысле, считаться также и памятником событий далекого XIII века.

Куликово поле костромского края

В XIX веке с возведением второй часовни пейзаж окрестностей Святого озера, держащийся отныне ансамблем двух часовен и «перекличкой» их шатров через озеро, приобрел свою известную законченность. Естественно вписанные в природное окружение, часовни придавали пейзажу глубокий смысл и производили во 2-й половине XIX и в начале XX веков очень сильное впечатление на видевших их.

Известный искусствовед Г.К.Лукомский, посетивший в начале 10-х годов нашего века берега Святого озера, писал о часовнях: «Во всяком случае, несложный характер их архитектуры, достаточно, однако, монументальный, производит приятное впечатление, окруженные зеленью кустарника и придорожного бурьяна, они создают облик, навевающий гораздо лучше всяких современных монументов воспоминания о далеком прошлом» (93).

Еще не так давно район Святого озера был одним из красивейших мест в окрестностях Костромы. Возле озера сохранялись остатки древних дубрав, в которых еще в XIX и в начале XX веков росли поражающие своими размерами дубы, вязы, сосны...* Большая преимущественно дубовая роща — окрестные жители называли ее «Святовской» рощей — вплотную подступала к восточному берегу озера. От озера же открывался удивительный вид: справа возвышались лесистые холмы правого берега Волги, прямо — впереди за лугами — вставала Кострома со своими многочисленными белеющими церквями, а ближе, на фоне города и холмов правого волжского берега, как-то спокойно и уверенно поднимались золотые главы Ипатия...

Часовни, озеро, рощи, бескрайние луга вокруг — все сливалось в единое и неразрывное целое. Шли годы, свершая неизменный круговорот времен: весной, затопляя низменные равнины Заречья до горизонта, разливались Волга и река Кострома (именно в один из таких разливов некрасовский дедушка Мазай и спасал своих знаменитых зайцев); постепенно вода спадала, и в окрестных лугах вставало «величавое войско стогов» (Н.А.Некрасов), на глади озера, отражающей силуэт белой часовни, среди плоских зеленых листьев расцветали высунувшиеся из воды головки желтых кувшинок, на первый Спас неизменно к часовне на берег озера пригоняли лошадей и скотину; приходила осень, и на воду озера падали багряные дубовые листья, а затем наступала зима с ее метелями, заносившими все вокруг...

И во все времена в обеих часовнях мерцали теплые огоньки лампад перед образами. И всегда в часовнях в память о погибших предках служились панихиды, молебны, проводились крестные ходы, и далеко над озером разносился звон колоколов стоявшей у часовни Животворящего Креста небольшой звонницы...

Важнейшее событие в жизни Святого озера произошло в 1909 году, когда отмечалось 300-летие разгрома здесь поляков и тушин-

* В 1838 году, совершая поездку по Волге, художники братья Чернецовы посетили и Святое озеро. Своеобразие и живописность места поразили художников, написавших: «Недалеко от Святого озера мы увидели огромные сосны; издали казалось, что они как будто стоят на пьедесталах. Подойдя, мы нашли более десяти деревьев, странным и необыкновенным образом держащихся на своих кореньях, которых большая часть выше роста человека находится вне земли, так что между ними под деревом можно ходить». (94)

цев. Как мы помним, в то время считалось, что взятие Ипатьевского монастыря произошло в июне, и, следовательно, юбилей приходился на июнь 1909 года. Трехвековую годовщину было решено отметить большим крестным ходом. В это же время, в июне, в Костроме проходил IV областной историко-археологический съезд, собравший цвет российской исторической науки — университетских профессоров, деятелей губернских ученых архивных комиссий, преподавателей духовных академий, историков, археологов, искусствоведов, краеведов (вспомним хотя бы некоторые имена: А.И.Соболевский, Ф.И.Успенский, Н.В.Покровский, Д.И.Иловайский, А.А.Спицын, И.А.Тихомиров, А.И.Некрасов, А.А.Титов, В.К.Лукомский). Съезд принял участие в праздновании юбилея сражения на Святом озере.

24 июня 1909 года, утром, из Ипатьевского монастыря — тогдашней, напомню, резиденции костромских архиереев — после литургии в Троицком соборе вышел торжественный крестный ход во главе с епископом Тихоном. В ходе участвовали монахи Ипатия, все духовенство Костромы, множество народа, включая и весь состав историко-археологического съезда. У часовни Федоровской иконы Божьей Матери крестный ход остановился, и епископ Тихон осенил присутствующих крестом на четыре стороны. В Святом же, у часовни Животворящего Креста, «о павших в бою за Отчизну» была отслужена панихида (95).

Есть нечто символическое в этом крестном ходу, произошедшем в самую последнюю пору старой России — за несколько лет до революции. Ученая Россия совместно с Россией монашеской, с Россией священнической, почтив память предков, сама того не ведая, словно простилась с одной из русских святынь — со Святым озером и его часовнями.

Через несколько лет, в 1913 году, совсем рядом со Святым, в Ипатьевском монастыре, несравненно более торжественно праздновался еще один юбилей — 300-летие правления династии Романовых. Почти все население Святого ушло тогда к монастырю. Исторический маятник отсчитывал последние годы дореволюционной России, и с каждым его ударом на Святое озеро, как и на всю страну, надвигались черные тучи.

В начале злых лет. Под чужим именем

Гроза, грянувшая в 1917 году, стала быстро менять многое, казавшееся прежде незыблемым. Роковые перемены докатились и до костромской Зарецкой стороны. После многих веков существования был закрыт Ипатьевский монастырь, частью исторического ансамбля которого фактически были часовни у Святого озера. А вскоре над просторами Костромской низины, не видевшей кровопролития со Смутного времени, встали зловещие языки пламени гражданской войны.

Спасаясь от мобилизации в Красную армию, местные крестьяне убегали в окрестные леса, вступая в отряды т.н. «зеленых». На борьбу с дезертирами и зелеными советские власти бросали специальные конные команды, части особого назначения, красных курсантов. Борьба шла со взаимной жестокостью — на равнинах Заречья горели подожженные чоновцами села, у стен храмов происходили массовые расстрелы, зеленые отрубали пленным красноармейцам топорами ноги.

Один из эпизодов этих событий, относящихся к 1919 году, произошел в Святом буквально в двух шагах от часовни Животворящего Креста. Как рассказывают местные старики, однажды со стороны Костромы показался отряд латышских стрелков. Когда первые шеренги отряда вступили на мост через Святое озеро, из примыкающего к часовне огорода по отряду кто-то выстрелил. Латыши окружили деревню, забирая всех парней и молодых мужчин, — так шла мобилизация.

Поворот к НЭПу, как и везде в России, прекратил вооруженную борьбу против новой власти и в Костромском Заречье. В условиях относительной экономической свободы предприимчивые местные крестьяне, еще до революции создавшие в своей Шунгенской волости (в эту волость входило и Святое, считавшееся с XIX века уже не сельцом, а деревней) союз кооперативов, в 1923 году кончили в с. Шунге строительство электростанции, не только давшей свет в населенные пункты волости, но и обеспечивавшей энергией целый производственный комплекс, состоявший из паровой мельницы, картофелетерочного, крахмалосушильного, лесопильного и кожевенных заводов, принадлежавших крестьянским кооперативам. На торжественное открытие электростанции прибыла, проехав из Костромы через Святое, делегация ВЦИК (в ее состав входил и известный Демьян Бедный, написавший тогда же поэму «Кострома», агитационно воспевшую происходившие в Зарецкой стороне «советские чудеса»).

Не исключено, что именно эти торжества и опасения, что высокое начальство теперь — пока крестьянская кооперация была в «моде» — сможет зачастить в Шунгу, и подтолкнули костромское руководство вплотную заняться переименованием Святого, стоявшего у всех на виду со своим «старорежимным» названием. Новые «советские» названия подступили к этому времени к древнему Святому вплотную. Еще к 1-й годовщине Октября старинная Ипатьевская слобода была переименована в Трудовую, Ипатьевский монастырь, отданный в конце 1923 года под жилье рабочим ткацких фабрик Костромы, с 1924 года также официально стал называться рабочим поселком «Текстильщица». Очередь была за Святым.

Для переименования улицы достаточно было тогда нескольких писем в газету (конечно, от рабочих), для переименования же населенного пункта, чтобы придать делу законный вид и толк, требовалась инициатива схода жителей. Таких сходов в Святом было проведено несколько. Описание одного из них, столь характерно рисующее это «живое творчество масс» — по указке сверху, — содержится в небольшой заметке «Переименование», опубликованной в губернской газете «Красный мир» в августе 1924 года. Автором этой заметки, подписанной псевдонимом «Аз», был уроженец Святого, молодой писатель Александр Павлович Алешин, работавший тогда в газете. Есть все основания считать, что он не только запечатлел события, связанные с переименованием. Старожилы Святого утверждают, что именно Алешины — А.П.Алешин и его младший брат Н. П. Алешин, позднее тоже ставший писателем, — и были инициаторами переименования родной деревни.

Повествование в заметке А.П.Алешина ведется от лица какого-то жителя Святого. Послушаем:

«Неудобно, понимаете, как-то... Мужиков теперь 75 процентов-безбожников, а названье деревни самое разбожественное. (...) Недавно на собраньи решили деревню переименовать и запросили на это органы. Разрешенье не задолило. На втором собраньи стали выдумывать новое названье. Оказывается, не так то просто придумать. Тут, понимаете, такое нужно придумать названье, чтобы каждому жителю было дорого и привилось моментально. Один говорит:

— Давайте, граждане, назовем «Подгородная».

Ка-ак на него бро-осятся...

— Что мы у города подначальные?.. Подовластные? Свобода... Не надо... Долой... Давай другое...

Оно правильнее бы вышло «Пригородная», потому при городе, рядышком...

Тут М-в, подморгнув носом, и внес:

— «Горки».

А это слово деревне — как вострый нож. Горки, знаете, — пески около деревни, а на них проживает терочный (картофелетерочный. - Н.З.) заводчик. Мужики не забыли, как он собачил их за свою собственную картошку, жилы вытягивал... Тогда встает с бревна Пашуха Г-в... Вот, понимаете, удивительно! Человек все время нуждается, а за Советскую власть горой стоит. Этак не торопяся, погладил бронзовый ус и... сквозь зубы прирезал:

— Нам... баржуазного... не нужно. До-вольно!

А заводчикова родня не рад, что и предложил. Прямо — за него совестно...

Один молодчик предлагает по образованному:

— Граждане, старое названье, как говорят старички, историческое. Уничтожать мы его не будем, а добавим слово... «дело» или «революция» — мало ли найдется всяких слов.

Пашуха и этого прирезал.

— Не за себя, товарищ, говоришь, а по настройке старших. Ты хочешь и невинность соблюсти, и капитал приобрести... Все так и грохнули со смеху. Провалилось. Другой предлагает еще дурашнее.

— Назовемте «Венера».

Начитался книжек и давай с дури мудрить. Вася К. на язык такой ядовитый. Говорит:

— Значит у нас теперь будет «Венерический Сельсовет». Ловко придумано!..

От хохота все прямо без брюх остались. Тогда Пашуха вносит свое:

— «Советская».

Вот тут-то и сказалось, кто чем дышит. Кулачки, богатенькие, понимаете, тихонько зажужжали:

— На вечные времена... А вдруг будет переворот власти... Сочувствующие взяли их в оборот. И вот крыли, и вот крыли!

Тех с собранья как смыло. А названье, конечное дело, так еще и не придумано» (96).

Однако новое название для Святого нашли. Местные старожилы говорят, что придумали его тоже братья Алешины, вероятнее всего, старший — Александр Павлович, разумеется, знавший, что в прошлом в Зарецком крае часто охотился Н.А.Некрасов. Новое название было выбрано поэтому в честь поэта — Некрасовское (чуть позднее форма названия была изменена на Некрасово). Предложение о переименовании, как положено, ушло по инстанциям «наверх», утверждение вновь «не задолило», и вот 3 октября 1924 года в «Красном мире» появилась небольшая заметка под характерным заголовком — «Деревня Некрасовское. Вспомнили земляка», в которой говорилось: «Мисковская, Куниковская, Шунгенская волости и вообще район, расположенный по р. Костроме, некогда был главным местом охоты поэта Н.А.Некрасова. Здесь он отдыхал от зимних трудов и написал значительную часть своих произведений. Граждане деревни Святое ходатайствуют о переименовании своей деревни в Некрасовское. Ходатайство их удовлетворено» (97).

Крайне характерно, что и в названии заметки, и в ее тексте основное ударение было сделано не на сам факт переименования старинного селения, а на увековечивании имени уважаемого в народе поэта. В этом явно видна известная нэповская «ограниченность» — несколькими годами позже основной упор сделали бы как раз на переименовании, на отбрасывании старого, «религиозного» названия, конечно, «не нужного» советским людям.

Итак, в 1924 году еще одним древним названием на костромской земле стало меньше — взамен столь возвышенного и редкого названия Святое пришло довольно бессмысленное Некрасовское. И еще хорошо, что было выбрано такое название, ведь Бог знает, до чего еще бы могли додуматься в то время (вспомним хотя бы, как в январе того же 1924 года, в дни ленинского траура, на митингах на костромских фабриках предлагалось в память о вожде переименовать Кострому в Ленин-на-Волге или Ильич).

Мне не удалось выяснить, когда было официально переименовано вслед за деревней и Святое озеро. Во всяком случае, на топографических картах, выпущенных в конце 30-х годов, озеро еще именуется Святым. Но в конце концов, и озеро по деревне стало именоваться Некрасовским.

Отказ от древнего названия селения был шагом к уничтожению исторической памяти этого места и главных хранительниц этой памяти — часовен.

Перед Великим переломом

После 1924 года еще несколько лет жизнь в переименованной деревне во многом катилась по прежней колее. Как и прежде, на первый Спас у часовни Животворящего Креста проходил молебен с водосвятием. Описание одного из них мы находим в рассказе А.П.Алешина «Иона Сарычев». Действие рассказа происходит 14 августа, на первый Спас, в деревне Ребровка (под таким названием выведено здесь бывшее Святое). Послушаем: «...Распоряжался празднованьем Иона (главный герой рассказа. — Н.З.), и был на редкость горд — и тем, что близок ему, горячему, успевающему в делах прибыльной жизни, этот голубой, предосенний день, и тем, что попы отпели ему, Ионе Павловичу, особо оздравленный молебен и обедали у него, и тем даже, что ни на ком из мужиков нет так блестко наутюженной чесучовой рубахи и дорогих, серых, городского покроя брюк — навыпуск. А на водосвятьи стада — пущая гордость Ионы — первым подлетит под кропило ладный пятилеток Карий, — иначе Ионе молебен не молебен.

И все было к тому готово. Бобыль постный по приказу Ионы лазил на пожарный столб и дал пастуху знак за деревню: «Гонись!» На въезде в Большую улицу, около дороги выстроился причт: низенький чахлый поп, в тусклой до пят ризе как колокол... Справа его дьякон, коренастый, загорелый, недавно поставленный из мужиков, — стихарь на нем распирало, руки привычно и непослушно лезни к пахам... Слева попа стоял навытяжку, с кропильницей, староста, прел под закапанным воском пиджаком и глухой жилеткой, утирал красным, потемневшим от пота платком корявое, как пустой сот, лицо. Молебствующие коридором расхлестнулись вдоль дороги, а посреди ее разбойно раскорячившийся стоял Иона и, заботливо скалясь, из-под ладони выглядывался в пыль. Она валила стеной, пожирала избы, палисады, сады; она ревела, блеяла, хрипела голосами: «о-отт! кудда! ыррь!» сотрясала дорогу глухим, растущим топотом...

К Ионе подвернулся большеротый, разноцветный от заплат парнишка, похудевший от купанья в пруде, и заверещал вприпрыжку: — Стадо гонится, богу мо-лит-ся, умыва-ет-ся, утн-ра..., — и оборвался от подзатыльника Ионы. Поп умокнул кропило и нацелился запавшими, лихорадочными глазами в силуэт лошади, вынырнувшей из пыли.

— Мой! Карий! — вырвалось у Ионы, отбежавшего к попам. — Цены нет! Сто сот!..

Но вдруг треснуло, зарокотало за огородом Булки, куда загибает из улицы дорога; мелькнул перед Ионой недавний парнишка и шаром покатился за деревню; дрогнула шеренга богомольцев на том порядке... Карий ощетинился, уперся и поехал под горку на копытах. Брызги кропильные, — Иона ужаснулся, — не долетев до Карего, упали в жадную пудру дороги. Карий взвился на дыбы, дал оборота, треснул подхворостицей и метнулся обратно, увлекая за собой стайку вислобрюхих, но проворных стригунов. Невидимый заматерился пастух, заревели коровы, дитем заплакал раздавленный ягненок, — страшное, небывалое дело!..

А загадочный и роковой треск до краев наполнил деревню, и будто раздирал бестолковый и уже ненужный звон часовенки. Сбитые стадом попы отбежали к иконам, под навес потребиловки, закрытой по случаю молебствия, и здесь им резнуло по ушам:

— Тррактарр!!!

— Ч... чортова пропаганда, — прохрипел Иона, скоркая зубами и скрипя в кулаках. Молебствующие, кто бегом, кто шагом, стекали под горку навстречу небесного цвета машине, не по размеру гулкой, будто готовой взлететь...» (98).

Какие значимые детали: кропильные брызги, упавшие в дорожную пыль, тракторный рев, который «будто раздирал бестолковый и уже ненужный звон часовенки» и др. Независимо от субъективных намерений автора*, вся эта картина молебна с наезжающим

* Нельзя не сказать о дальнейшей судьбе А.П.Алешина: с созданием в 1929 году гигантской Ивановской промышленной области, в которую вошел и костромской край, Алешин возглавил областную писательскую организацию, был делегатом I съезда Союза писателей СССР, в 1936 году репрессирован, перед войной по состоянию здоровья выпущен на свободу, в войну работал на трудовом фронте и умер в 1943 году. (99)

на него трактором исполнена трагизма и символизирует собой надвигающуюся на деревню эпоху коллективизации, эпоху колхозов.

Великий перелом

И вот идиллическим временам крестьянских кооперативов и электростанций пришел конец. В Зарецком крае, как и везде, начался «великий перелом» — насильственная коллективизация, сопровождавшаяся ожесточенной антицерковной кампанией, начавшейся снятием колоколов и перешедшей в повсеместное закрытие зарецких храмов. Знаменательно, что одной из первых жертв этой кампании стала столь почитаемая в Заречьи часовня Федоровской иконы Божьей Матери. Документы о закрытии и разрушении часовни каким-то чудом уцелели после пожара в Костромском областном архиве, и поэтому мы можем восстановить картину ее гибели довольно подробно.

Итак, в начале лета 1930 года, как знак начинающейся светлой колхозной жизни, велись ремонтные работы на дороге от моста через реку Кострому до села Саметь, в результате которых вместо старой дороги должен был пройти новый путь с твердым покрытием, называемый заграничным словом «шоссе». Работы эти начались с разрушения часовни Федоровской иконы Божьей Матери, ставшей будто бы поперек прокладываемому шоссе.

25 июня комиссия в составе заведующего Костромским райкомхозом Сергеева А.И., десятника Костромского райисполкома Разговорова Н.С. и уполномоченного от артели землекопов Сараева А.Д. «...произвела обследование полосы отвода по тракту Кострома — Саметь на участке дороги между Трудовой слободы и д. Некрасова и нашла следующее.

Среди полосы отчуждения имеется часовенка (...), которая мешает вести вновь строющееся полотно дороги, так как выше расположена прокладка электрического кабеля, а ниже имеется озеро. Поэтому комиссия признает правильным путем ведения дороги через то самое место где расположена часовенка. Кроме того данная часовня ряд лет не ремонтировалась и пришла в ветхость, как фундамент, а также и сама часовня»*. Вывод же был таков: «...Комиссия признает данную часовню разломать как нинесущую никакого назначения и мешающую вести полотно дороги» (100).

Что стояло за выводом столь представительной комиссии? Действительно ли часовня мешала дорожным работам? Думается, что если и мешала, то очень немногим (ведь проходила же столько веков дорога мимо памятного креста и сменившей его часовни!), и при желании часовню можно было бы сохранить. Но в том-то и дело, что такого желания не было: наоборот, когда ремонтные работы только начинались, наверняка свыше было высказано поже-

* При публикации этого, как и следующих ниже документов, сохранены орфография и пунктуация подлинника.

лание воспользоваться случаем и снести этот так ни к месту стоящий «очаг мракобесия», к тому же у дорожников, безусловно, была нехватка щебня, которого много было можно добыть из часовни...

С акта 25 июня все и завертелось. Уже 1 июля Президиум Костромского райисполкома слушал вопрос по заявлению райкомхоза »о разрешении разлома часовни у села Некрасовское Шунгенского сельсовета». Не думаю, что обсуждение этого вопроса было долгим — у задерганных коллективизацией членов Президиума было выше головы и других дел, так что постановление они приняли такое: «Принимая во внимание, что состояние часовни ветхое, что таковая в настоящее время не представляет никакой ценности, кроме того религиозных обрядов в ней не проводится (интересно, а если бы проводились? — Н.З.), при проведении же дороги и вымощения ея в силу неуместности ея расположения необходим обход, ниже же дороги проведение мостовой невозможно сделать в силу нахождения болота, а поэтому не имея возражений со стороны граждан — часовню закрыть с целью ее разбора, просить ОКРИСПОЛКОМ об утверждении» (101).

Бюрократический оборот бумаг подхватил райисполкомовское постановление и вынес его на рассмотрение вышестоящей инстанции — Костромского окрисполкома (после упразднения в 1929 году Костромской губернии и вхождения ее в Ивановскую область Костромской район входил в состав Костромского округа). Президиум окрисполкома уже 8 июля рассмотрел ходатайство Костромского райисполкома «о разрешении разлома часовни у с. Некрасовского». Вряд ли и здесь этот вопрос долго дебатировался, и вот постановление, которое вынес Президиум исполкома окружного совета: «С постановлением Костромского Райисполкома от 1-го июля 1930 (протокол № 25/68) согласиться. Часовню, как непредставляющую никакой ценности и, кроме того, не имея возражений со стороны граждан, разрешить закрыть, с целью ее разбора» (102).

Разлом часовни, судя по всему, начался сразу после этого решения, и только тогда «граждане», на отсутствие возражений со стороны которых в своих постановлениях ссылались оба исполкома, узнали о том, что часовню решено снести. 14 июля староста и часовни, и некрасовской религиозной общины Анна Дмитриевна Алешина от имени общины обратилась в окрисполком с заявлением, написанным каким-то деревенским грамотеем, в котором говорилось: «Предписанием Костромского (лист обгорел, видимо, — окружного. — Н.З.) административного управления о закрытии часовни, принадлежащей религиозной общине граждан Некрасовского общества как мешающей в постройке сооружения дороги шоссе от Деревни Некрасова до моста реки Костромы.

На основании Вышеизложенного по нашему положению в постройке дороги шоссе совершенно не препятствует и не мешает и слому не принадлежит, а потому мы граждане религиозной общины дер. Некрасовское просим президиум Костромского окрисполкома слом часовни приостановить как стоящей на этом месте более 300 лет, и вторично передать в ведение религиозной общины дер. Некрасовское как древность состоящей в невредимом положении более 300 лет» (103). К заявлению А.Д.Алешиной был приложен подписной лист, к сожалению, он не сохранился и мы не можем сказать, сколько человек его подписало, но, думаю, что их было много: с малым количеством подписей обращаться в окружные инстанции просто бы не стали. Какова была реакция властей на это заявление? Она нам известна. На обороте листа с заявлением частично уцелела резолюция кого-то из окрисполкомовских начальников: «...не имеет под собой никаких оснований и не может быть удовлетворено. 21/VII-30» (104) (подпись, к сожалению, неразборчива).

Надо думать, что уже в июле 1930 года часовня была разрушена, а камень и превращенные в щебенку кирпич часовни пошли на замощение дороги. После сноса часовни, так, якобы, мешавшей прокладке полотна дороги, устройство шоссе, то прерываясь, то возобновляясь, тянулось почти две пятилетки. Лишь в 1938 году газета «Северная правда», подводя итоги, сообщила: «От наплавного моста через р. Кострому к дер. Некрасово (...) не было шоссейной дороги. Этот участок был совершенно не проезжим, тем более, что он заливался весенними водами. Теперь этот недостаток устранен почти полностью. Авто и гужтранспорт получили хорошую дорогу» (105).

А что происходило в эти годы с часовней Животворящего Креста на берегу озера? Как и везде, в Некрасове был создан колхоз, получивший название «Огородник». Казалось, что неизбежно было закрытие и этой часовни, но что-то в столь отлаженной к этому времени машине закрытия и разгрома не сработало. Свидетельством является заметка «Использовать часовню под склад», опубликованная в «Северной правде» 3 августа 1931 года (примечательно появление заметки накануне первого Спаса), где говорилось: «На берегу бывшего Святого озера, в бывшей деревне «Святое» — ныне Некрасово — стоит старая часовня. Хотя и состоят крестьяне дер. Некрасово членами колхоза «Огородник», но часовня позорным пятном лежит на работе колхоза.

Почему колхоз «Огородник», по примеру Алферовского колхоза,* не превратит эту часовню в кооператив или склад сельскохозяйственного инвентаря?» (106)

Подобная заметка — единственная публикация такого рода в «Северной правде» за эти годы, так как по остальным «культовым объектам» Костромского Заречья газета только с удовлетворением констатировала их закрытие и «использование» под культурные и хозяйственные нужды.

Что же происходило тогда вокруг часовни в Некрасове и почему она не была закрыта даже после прямого выступления партийной газеты? Нам многое неизвестно, но главное мы знаем: лишившись

* Под Алферовским колхозом имелся в виду колхоз «За новую жизнь», возникший в соседней с Некрасовым деревне Аферово (первоначально именовавшейся Алферово, почему ее нередко называли так вплоть до нашего века). Аферовская часовня, закрытая в связи с началом этой самой «новой жизни», стоит посреди деревни и поныне — заброшенная, изгаженная, со сбитой главкой, с проржавевшим шатром...

часовни у дороги, жители Святого-Некрасова во главе с Анной Дмитриевной Алешиной отстояли часовню у озера и не допустили ее закрытия.

Вторично рука смерти была занесена над часовней Животворящего Креста через несколько лет — по свидетельствам старожилов, это произошло в 1938-1939 годах, — когда приехавшие рабочие начали разбирать сложенную из валунов и кирпича ограду вокруг часовни. Вслед за оградой ее судьбу должна была разделить и часовня, но собравшиеся жители деревни — во главе все с тон же Анной Дмитриевной Алешиной (да будет память о Вас светла, Анна Дмитриевна!) — вновь не дали ее разрушить. Почему власти отступили, не раздули из этого события «дела», подав все как бунт? Этого мы не знаем, но как бы там ни было, часовня Животворящего Креста уцелела, хотя и лишилась ограды. Нельзя не быть благодарным тем, кто уберег часовню у Святого озера, ведь с разрушением обеих часовен весь облик «Куликова поля костромского края» был бы загублен безнадежно.

«Большая Волга»

Вслед за уродливым изменением общества началось не менее уродливое «преображение» природы. В конце 30-х годов на Верхней Волге началось создание гигансткого водохранилища — так называемого «Рыбинского моря». Одновременно со строительством плотины велась подготовка ложа водохранилища, выселение жителей городов, сел и деревень, попадающих в зону затопления. Все это делалось согласно плана создания так называемой «Большой Волги» — одной из «великих строек сталинской эпохи», производившейся преимущественно руками заключенных. Работы по этому плану велись и в Костромской низине.

Писатель М.М.Пришвин, в конце 30-х годов посетивший Костромское Заречье, написал тогда, что в Зарецкой стороне: «Там и тут встречались столбы с надписью «Большая Волга», и эти простые слова каждый раз при встрече с ними так сильно говорили, что казались огненными, как на стене Навуходоносора. В словах «Большая Волга» был конец всему старому, привычному и вызов для каждого определиться в новом, неведанном» (107). М.М.Пришвин прав: воистину слова эти, как и библейские, оказались зловещим пророчеством, обрекающим на унижение и гибель большой край — значительную часть Костромской низины.

Весной 1941 года Рыбинское водохранилище «вступило в строй», сток Волги начал регулироваться, в связи с чем, в частности, прекратились весенние разливы в Костромском Заречье. Казалось бы, этому можно было только радоваться, ведь в прошлое уходили ежегодные затопления Святого-Некрасова. (Из весенних половодий XX века особенно высоки были два: в 1915 и в 1926 гг. — во время последнего по главной улице Некрасова ходили небольшие пароходы; каждый раз вода заливала и обе часовни на Святом озере, причиняя им немалый вред). Но на самом деле повода для радости не было — регулирование стока великой русской реки нарушало природный механизм, существовавший тысячелетиями, и вело к огромному количеству отрицательных последствий.

Дальнейшее осуществление «величественных планов партии по преобразованию Волги» приостановила война...

Военные годы. Начало отрезвления

В зловеще-предгрозовой атмосфере последних предвоенных лет впервые после двух десятилетий забвения вспомнили о втором сражении на Святом озере — с поляками. В 1939 году в Ярославле (с середины 30-х годов костромской край входил в Ярославскую область) вышла упоминавшаяся выше книга Л.Б. Генкина «Ярославский край и разгром польской интервенции в Московском государстве в начале XVII века». Почему эту книгу издали именно в 1939 году? 1938-1939 гг. были временем самой оголтелой антипольской пропаганды, имевшей целью идеологически обосновать подготовляемый совместно с Гитлером «IV-й раздел Польши», — здесь всякое лыко было в строку и события давней истории активно использовались для обоснования современных притязаний.

Разумеется, это никоим образом не бросает тени на саму книгу Л.Б.Генкина, серьезную и обстоятельную, хотя время создания, конечно, не могло не сказаться на ней*. Сам факт упоминания о битве на Святом (именно на Святом!) озере, независимо от причин упоминания, был знаком положительным, свидетельствующим о начале отрезвления и возвращения к истории Родины. А вскоре процесс этот получил еще один несравненно более мощный толчок.

Показательно, что первая после революции газетная публикация о битве с татарами на Святом озере появилась в июле 1941 года, когда само время заставило обратиться к естественному, хотя, казалось бы, и навсегда отброшенному — образам предков, истории Отечества. «И к вечеру тихие воды озера Святого (ныне Некрасовского) сомкнулись над головами последних разбойников» (109), — так заканчивалась статья И. Шабатина «Костромичи в борьбе за Родину», опубликованная в «Северной правде» уже в конце первого месяца страшной войны...

Всю войну Некрасово, как и все наши села и деревни, провожало своих мужчин, и вместе с людьми провожала уходящих на фронт и часовня над озером. И все военные годы перед ее образами молились женщины об ушедших мужьях, отцах, сыновьях, братьях…

* Вот как, например, автор описывал события, последовавшие за подрывом стены Ипатьевского монастыря в 1609 году: «Монахи, попы, поляки, дети боярские, казаки бежали на запад к озеру Святому. Давыд Жеребцов преследовал беглецов. В жестоком бою остатки отряда Вельяминова были уничтожены, сам он, впрочем, спасся. Так, после 5 месяцев осады пал сильнейший оплот интервентов — Ипатьевский монастырь». (108)

«В буднях великих строек»

О жизни часовни Животворящего Креста в послевоенные годы известно очень мало. После того как в 1948 году властями была закрыта церковь Иоанна Богослова в Трудовой (б. Ипатьевской) слободе, богослужение в часовне проводил священник Покровской церкви с. Шунги. По рассказам местных стариков, за часовней в это время по-прежнему «ходила» Анна Дмитриевна Алешина — убиралась в помещении, зажигала лампадки, у нее же хранился ключ от входной двери.

Через несколько лет после окончания войны возобновились работы по «преображению» Волги. В связи со строительством у г. Городца Горьковской ГЭС, на реке должно было возникнуть еще одно «рукотворное море» — теперь уже вблизи Костромы, в Костромской низине.

Черным днем в историю костромской земли вошло 12 сентября 1956 года, когда живое течение реки Костромы — реки, давшей имя главному городу нашего края, — было остановлено валом из камней, гравия и бетонных плит. В результате к северо-западу от Некрасова возникло так называемое «Костромское море», поглотившее почти все древние костромские озера — Великое, Идоломское, Борисово (часть этих озер была уничтожена в ходе подготовки к созданию «моря» ), затопившее десятки сел и деревень: Куниково, Жарки, Ведерки, мазаевские Вежи с их знаменитыми баньками на столбах...

Незатопленная часть Заречья была окружена высокой дамбой, а так как дамба прошла и там, где с незапамятных времен впадала в Волгу вытекающая из Святого озера речка Игуменка, то русло Игуменки — живой, быстрой речки — превратилось в стоячий водоем, для отвода же воды из озера была прорыта канава, и озерная вода потекла в сторону противоположную той, в которую она текла веками...

Глубоко символично, что очередной этап «преобразования» природы совпал с очередным витком антирелигиозной борьбы. На смену очень и очень относительной либерализации политики государства в отношении церкви, начавшейся в разгар Великой Отечественной войны и сохранявшейся в целом до смерти И.В.Сталина, вновь — вскоре после того, как руководителем страны стал Н.С.Хрущев — пришел жесткий антирелигиозный курс. Именно в это время и была закрыта часовня на берегу Святого озера. Точной даты закрытия мне выяснить не удалось, но, по свидетельствам местных жителей, это произошло в середине 50-х годов. Не вызывает сомнения, что закрытие древней часовни было результатом «претворения в жизнь» известного антирелигиозного постановления ЦК КПСС от 7 июля 1954 года «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», которое и положило начало новому этапу гонений на церковь.

В постановлении ЦК речь шла, вроде бы, лишь об усилении чисто идейной борьбы с «религиозными предрассудками и суевериями, отравляющими сознание части советских людей и мешающими их сознательному и активному участию в строительстве коммунизма» (110), и, естественно, не говорилось прямо о закрытии рассадников этих самых предрассудков и суеверий — храмов и часовен. Но работникам на местах, прошедших большую школу советской жизни, не нужно было разъяснять, что обозначает: «Надо решительно, покончить с пассивностью в отношении к религии» (111). Вероятно, с особым вниманием в соответствующей костромской партийной инстанции прочитали то место в постановлении, где говорилось: «В результате активизации деятельности церкви (...) оживляется паломничество к так называемым «святым местам» (112). Объяснять, то, где находится одно из таких «святых мест», — несмотря на все переименования — не требовалось, и участь часовни в д. Некрасово была решена. Кому было дело до местных старушек, молящихся в часовне, в том числе и о не вернувшихся с войны?

Операция по закрытию часовни в этот раз прошла довольно спокойно, сведясь лишь к изъятию большого массивного ключа от ее входа (А.Д.Алешиной к этому времени уже не было в живых, последней старостой часовни была Фаина Константиновна Лабашова). Так часовня стала недоступной для местных жителей. «Позорное пятно», лежавшее на работе колхоза «Огородник», — на полях которого в это время, как и везде, активно возделывали «королеву полей», кукурузу,— наконец-то было «смыто».

После закрытия

В 1958 году в Ипатьевском монастыре был организован историко-архитектурный музей-заповедник, к которому была отнесена и часовня в Некрасове. Из монастыря шло выселение сотен живших в нем семей, начались широкомасштабные реставрационные работы. В 1959 году началась реставрация и часовни на Святом озере.

К этому времени часовня уже несколько лет стояла закрытой. Была давно разобрана ограда, шатер покрывало проржавевшее железо, но внутри часовни сохранялось все убранство, бывшее в ней на момент закрытия. В.Г.Брюсова, вдвоем с помощником начавшая реставрацию стенописей часовни, писала, что в 1959 голу, «до начала реставрационных работ, восточная стена часовни и часть южной и северной стен были закрыты иконостасом простой столярной работы, окрашенным алюминиевой краской. Интерьер часовни был загроможден предметами церковной утвари: киотами, хоругвями, аналоем и т.п. На иконах были повешены гирлянды бумажных цветов, пелены и всевозможная мишура. Перед иконостасом посередине был установлен крест с живописным изображением на лицевой стороне Распятия, а на тыльной стороне — Николая чудотворца, XVIII века» (113).

О том, что предшествовало реставрационным работам, мы узнаем из того же отчета В.Г.Брюсовой: «Было принято решение очистить помещение от культовых предметов, не имеющих художественной и исторической ценности. Был разобран иконостас, поскольку он закрывал собою фресковую живопись и внешним видом вносил диссонанс в оформление интерьера часовни» (114). Не будем осуждать эти действия — они были вызваны реалиями времени и не могли быть другими. Взамен вынесенной утвари были поставлены леса, и реставраторы В.Г.Брюсова и В.И.Федоров приступили к расчистке и укреплению часовенной стенописи.

Дальнейшая судьба вынесенного из часовни убранства не совсем ясна. По рассказам, Животворящий крест и иконы были перенесены к одной из женщин, в доме которой, таким образом, была устроена как бы часовня. Потом, согласно этим же рассказам, к хозяйке дома «приехали из города» (кто именно приехал — милиция, представители советской власти, работники музея-заповедника, — выяснить не удалось) и все предметы из часовни забрали (в настоящее время главная святыня часовни — Животворящий крест — находится в фондах Костромского музея-заповедника).

К началу реставрационных работ стенопись внутри часовни, особенно на сводах, была покрыта слоем копоти, так что живопись сквозь черноту просматривалась слабо*. Работы по расчистке и укреплению живописи, продолжавшиеся с 1959 по 1961 годы, фактически привели к открытию уникальных часовенных стенописей, состоящих из расположенных в четыре яруса двадцати многофигурных композиций, обрамленных снизу традиционными «полотенцами». Как уже писалось, подавляющее большинство фресок посвящено сюжетам явления и чудес Федоровской иконы Божьей Матери (обретение иконы князем Василием Ярославичем, принесение иконы в костромскую соборную церковь, моление князя перед иконой и т.д.). Есть в часовне и фреска, изображающая битву с татарами. В.Г.Брюсова описывает ее так: «На первом плане — князь Василий Ярославич, у его ног — поверженные татарские воины. На заднем плане — воин держит икону Богоматери, от которой исходит (...) огненное пламя. Справа — вздулось горой озеро» (116).

В ходе реставрационных работ был открыт ряд деталей первоначального убранства часовни: «После удаления иконостаса, в юго-восточном и северо-восточных углах в кладке были обнаружены специальные пазы для установки тябл для крепления икон иконостаса. В соответствии с этим принято решение установить на восточной стене часовни тябловый иконостас: тябла расписать по мотивам древних орнаментальных росписей» (117), — писала В.Г.Брюсова.

В 1960-1961 гг. работы на стенописях продолжили и довели до конца костромские художники-реставраторы Г.Б.Губочкин, Е.В.Ильвес и А.М.Малафеев. В 1961 году были также проведены и общие реставрационные работы на часовне, выполненные по про-

* В.Г.Брюсова объясняет обилие копоти тем, что в праздничные службы при скоплении людей в небольшом помещении часовни и «при отсутствии вентиляции образуется повышенная влажность». Копоть от свечей и лампад садится на мокрые своды и въедается в живопись». (115)

екту Л.С.Васильева: с шатра часовни была удалена поздняя металлическая обшивка, произведена вычинка кладки, часовня была побелена, а ее металлические элементы — главка, ставни на окнах, входная дверь — выкрашены в зеленый цвет. При снятии металлической обшивки на гранях шатра обнаружились нанесенные на известковую обмазку декоративные шестиконечные звезды. Звезды этих двух цветов — желто-охристого и серо-голубого — были расположены рядами и по размеру убывали снизу вверх. От какого точно времени сохранились они на шатре, сказать трудно, но примечательно, что такие же шестиконечные звезды были и на поздней металлической обшивке шатра.

Раскрытие восьмигранного каменного шатра и побелка вновь вернули часовне былое главенство в пейзаже Святого озера. В первые годы после реставрации отражавшийся в глади озера белый силуэт часовни Животворящего Креста был виден издалека и, как прежде, «держал» собою всю окружающую местность.

С 1961 года часовня в Некрасове, числясь за музеем-заповедником, фактически стояла заброшенной. Все планы по ее музейному использованию так и остались на бумаге. Не осуществились и планы восстановления внутреннего облика часовни, близкого к первоначальному, — на расписанные в старинном стиле тябла, установленные во время реставрации, так и не было поставлено ни одной иконы.

Более того, примерно через год после завершения реставрационных работ в дверях был взломан замок, и древняя часовня превратилась в место, где пьянствовали, жгли в холодное время костры и справляли различные нужды местные хулиганы. Только года через два все эти безобразия пресекли, и дверь в часовню наглухо закрыли.

За минувшее с начала 1960-х годов время огромный ущерб был нанесен почти всей историко-природной среде Святого озера. В конце 60-х годов вырубили большую часть замечательной дубовой рощи у озера, на месте которой встали постройки 2-й передвижной механизированной колонны, только несколько старинных дубов и вязов уцелело по обе стороны от окружающего территорию ПМК-2 забора из железобетонных плит. В 70-80-е годы разрастающийся город протянул вдоль древней дороги к озеру линию низкокачественных панельных домов. В эти же годы за озером, у развилки дорог, в непосредственной близости от часовни Животворящего Креста встали громоздкие бетонные стеллы с названиями двух местных колхозов — «Дружба» и «Новый путь» (бывшие «Огородник» и «За новую жизнь»). Десятилетие за десятилетием по дороге, ответвляющейся от главного шоссе и проходящей на расстоянии буквально двух метров от часовни, грохочет, сотрясая старинную постройку, тяжелый транспорт...

Я не раз называл Святое озеро с его окрестностями «Куликовым полем костромского края». Это определение тем более верно, если мы вспомним послереволюционную судьбу и настоящего Куликова поля, и Бородинского поля, и места, где произошла Невская битва. Ведь и там везде так же закрывали, ломали, взрывали памятные монастыри, храмы, часовни, так же уродовали природную среду, и так же десятилетиями пребывали эти святыни России в постыдном запустении. Лишь в самое недавнее время — чуть более десяти лет — начался в этих местах процесс возрождения. Совсем недавно этот процесс пошел и на Святом озере.

Начало возрождения

Первые признаки перемен к лучшему на Святом озере связаны с большими изменениями, происходящими в нашей стране с конца 80-х годов. В это время впервые гласно стал обсуждаться вопрос о восстановлении исторических названий и озера, и селения на его берегу. Летом и осенью 1989 года Костромской фонд культуры провел среди костромских историков, краеведов, архивных и музейных работников, писателей, журналистов анкетный опрос о необходимости восстановления исторических названий костромского края. В числе других на обсуждение выносилось и предложение о возвращении названий Святому озеру и деревне Святое. Большинством опрошенных это предложение было поддержано, особенно по озеру, вот выдержки из некоторых ответов:

«...Не могу не откликнуться на обращение Фонда культуры по поводу восстановления исторических названий. В целом эта идея вызывает у меня горячее одобрение: безусловно, только «Святое озеро»...

С.Колумбина, завуч института усовершенствования учителей.

«...Я думаю, что д. Некрасово и Некрасовское озеро пусть останутся в память о великом русском поэте...»

В.Травкин, писатель.

«...Названия с. Святое и Святое озеро в окрестностях Костромы необходимо восстановить, т.к. с этими названиями связан знаменательный факт нашей истории — битва на Святом озере, сохраняется памятник-часовня, поставленный нашими предками...»

Работники областного архива.

«...Согласна со всеми предложениями по г. Костроме, кроме озера и с. Святое. Все-таки эти названия сейчас звучат слишком архаично».

М.Лапшина, зав. отделом музея-заповедника.

«...Я — за село Святое и Святое озеро. В истории есть битва на Святом, а не на Некрасовском озере».

В.Семенов, краевед (118).

«...Я бы оставил д. Некрасово, а озеру вернул древнее название «— Святое».

В.С.Розов, драматург, лауреат Ленинской премии (Москва).

«...Необходимо восстановить и такие названия, как сельцо Святое и Святое озеро, названные так после победы над татарским отрядом в XIII веке, когда, по свидетельству древнего сказания об иконе Федоровской Божией Матери, костромичам была явлена помощь свыше».

Протоиерей А.Андросов, ректор Костромского духовного училища (119).

Еще раньше, в январе 1989 года, на эту же тему в районной костромской газете «Волжская новь» в заметке «Почему Некрасово?» писал М.Соколов. Справедливо констатировав, что «мы нигде не находим у Н.А.Некрасова упоминаний о деревне Святое, и никакие биографические события, связанные с его пребыванием здесь, неизвестны», автор заметки предложил: «Не умаляя имени великого поэта, считаю справедливым восстановить в названии озера и деревни их историческую значимость. «Славное», «Боевое», «Отважное» — вот наименования, достойные по праву этого исторического уголка на карте нашего края» (120).

23 ноября 1989 года впервые за последние семь десятилетий в Троицком соборе Ипатьевского монастыря состоялась служба, проведенная костромским епископом Александром, а вскоре вопрос встал уже и о возрождении Ипатия как действующего монастыря. В апреле 1992 года примыкающей к монастырю слободе было возвращено ее историческое имя — Ипатьевская слобода. Рано или поздно реальный процесс перемен должен был коснуться и Святого озера, издавна почитавшегося как место совершения одного из самых известных чудес Федоровской иконы Божьей Матери.

«Прорыв» произошел в августе-сентябре 1992 года, когда по инициативе работников Костромского районного отдела культуры было решено отметить 730-летие битвы с татарами церковными службами.

30 августа, в воскресенье, у часовни Животворящего Креста прошел первый за почти четыре десятилетия молебен, проведенный о. Владимиром, настоятелем Петропавловской старообрядческой церкви из соседней деревни Стрельниково. В службе участвовал знаменитый стрельниковский церковный хор, наряду со старообрядцами присутствовало много местных жителей.

Через несколько дней, в субботу, 5 сентября, у часовни произошло еще одно несравненно более торжественное богослужение, проведенное — впервые с 1909 года — главой Костромской епархии, епископом Александром. В панихиде, отслуженной епископом, приняли участие многочисленные представители костромского духовенства, а также монахини возрождающегося Богоявленского монастыря во главе с игуменьей Иннокентием. «По чину служба была очень высокой, — писал корреспондент «Северной правды», — но получилась она камерной и — да простится мне столь неторжественное слово — уютной. Самому завзятому атеисту, для которого переступить порог церкви все равно, что нелегально перейти границу, трудно было бы найти слова упрека для этого богослужения под открытым небом. Ритуальные облачения священнослужителей, резной аналой, мягко погрузившийся в зеленую травку, язычки пламени на свечах, сгибающиеся в поклонах под напором легкого ветерка и вновь распрямляющиеся, плавное течение церковных песнопений без видимых глазу границ сливались единой гармонией с широким лугом и высоким небом» (121).

Проведение обеих служб явилось событием поистине историческим, рубежным, переломным, явилось важнейшим шагом к возрождению этого места. Юбилей и возобновление служб ускорили и решение вопроса о возвращении озеру и селению на его берегу их исторических названий. 30 сентября 1992 года состоялся сход жителей Некрасова, посвященный вопросу, прямо противоположному тому, который решали граждане Святого на сходах 1924 года. Конечно, между этим сходом и сходами 1924 года большая разница — ну хотя бы потому, что тогда жители по вполне понятным причинам боялись прямо высказываться против переименования и споры велись только вокруг того, как именно переименовать, хотя и общего, несмотря на минувшие семьдесят лет, оказалось немало.

Вот как описал сход 30 сентября один из его очевидцев: «...И вот начало схода. Погода, словно предугадывая общее настроение, хмурилась и сыпала мелким дождем. Со всей деревни — а в ней живет более пятисот жителей — пришли человек пятьдесят. Отношение остальных к такому «мероприятию» оказалось, как сказал поэт, «плевое». Собравшиеся же поначалу вразнобой выкрикивали противоречивые предложения, но находились самые шумные, которые «не желали никаких переименований» и категорически заявляли: «Не позволим!» Кто-то вспомнил и про районную администрацию (дескать, не прибыла «ответ держать» ), и про расходы на замену паспортов, и — совсем уже, казалось бы, некстати — про газ, и про то, как без него плохо... И никто почему-то не хотел серьезно и сообща поговорить о далекой истории родной деревни. Только с именем поэта связывали ее и ни о чем другом не хотели слышать» (122).

Итоги схода были таковы: граждане поддерживали предложение о возвращении озеру названия «Святое» и подавляющим большинством голосов (35 — против, 4 — за) отвергли обратное переименование Некрасова в Святое (123). Не стоит драматизировать такой результат схода — иным он быть и не мог, а причины этого понятны: во-первых, почти за 70 лет название Некрасово укоренилось, стало привычным, с ним выросло несколько поколений, во-вторых, большинство местных жителей практически ничего не знают толком ни о старых названиях озера и деревни, ни о том, как появились новые, и здесь, конечно, нужна большая просветительская работа, ну и, в-третьих, в нынешние смутные времена люди боятся уже любых перемен, и нельзя их за это осуждать.

Форсировать решение вопроса о возвращении Некрасову его исторического имени нельзя (важно уже и то, что озеру возвращается его название) — если уж в 1924 году в условиях «пролетарской» диктатуры сход для переименования Святого понадобилось собирать несколько раз, то сейчас у нас и подавно быстро не получится.

Ну, а поскольку основной аргумент противников возвращения названия «Святое» состоит в том, что возвращение населенному пункту его исторического имени будет актом неуважения по отношению к Н.А.Некрасову, рассмотрим тему «Н.А.Некрасов и Святое» подробнее.

Конечно, Н.А.Некрасов не раз проезжал через Святое*, направляясь из Грешнева в Кострому, но ведь, охотясь, например, в куниковских и мисковских местах, он посещал десятки сел и деревень, которые при желании можно было бы с таким же успехом переименовать в честь поэта. Спустя много лет, когда обстоятельства переименования Святого уже забылись, само название «Некрасово» послужило причиной появления полулегенд о том, что Н.А.Некрасов был как-то связан с поселением на Святом озере. Н.К.Некрасов, внучатый племянник поэта и автор нескольких книг о нем, в частности, пишет: «Возвращаясь с охоты из Мазаевых мест, Некрасов любил отдохнуть в березовой роще у озера, на берегу которого стояла старая часовня (она сохранилась до наших дней, находится в деревне Некрасово)» (125).

Такой отдых Некрасова у озера, конечно, мог иметь место, хотя никаких докуметальных подтверждений ему нет, и все это вытекает лишь из желания как-то объяснить нынешнее название деревни.

Здесь уместно вспомнить, как были переименованы несколько других населенных пунктов, связанных с Некрасовым и расположенных в относительной близости от Святого. Вспомним: в начале 1938 года, когда отмечалось 60-летие со дня смерти Н.А.Некрасова, село Грешнево — по сути, родина поэта — в духе господствовавших тогда представлений об «увековечивании памяти» было переименовано в Некрасово, а находившееся на правом берегу Волги село Большие Соли, районный центр Ярославской области, — в село Некрасовское (ныне — поселок Некрасовское) (126). Таким образом, между Ярославлем и Костромой появилось три населенных пункта, переименованных в честь поэта: два Некрасова (б.Святое и б.Грешнево) и одно Некрасовское (б.Большие Соли).

В 1986 году здравый смысл отчасти восторжествовал: указом Президиума Верховного Совета РСФСР Грешневу было возвращено его исконное, дорогое для каждого культурного человека имя. Нет сомнения, что рано или поздно вернутся к нам и Большие Соли, и Святое.

Надо осознать: селение на Святом было переименовано для того, чтобы убрать его «религиозное» название. Н.А.Некрасов, не имевший никакого прямого отношения к Святому, был выбран достаточно случайно. На возражение о том, что возвращение Святого будет актом неуважения к Н.А.Некрасову, проще всего ответить, что поэт к нашим шараханьям и безумствам никакого отношения не имеет и поэтому вряд ли они как-то могут унизить или возвы-

* Но кто только не проезжал через Святое хотя бы в XIX веке! В 1826-27 гг. по старому, «луговому», тракту были провезены в Сибирь многие из декабристов, весной 1848 года здесь проехал, направляясь впервые в свое Щелыково, молодой А.Н.Островский, зимой 1849 года через Святое в Сибирь был провезен осужденный по делу петрашевцев Ф.М.Достоевский, летом 1864 года в ту же сибирскую сторону был провезен Н.Г.Чернышевский. (124) Так что, как видим, в смысле переименования на одном Некрасове свет клином никак не сошелся.

сить его. Лучше вспомним фон, на котором происходили выразившиеся в переименованиях в честь поэта «акты уважения» к классику: затопленная «морем» половина Костромского Заречья (в том числе и любимые Некрасовым мазаевские места), закрытые и изгаженные зарецкие храмы, загрязненные и полуубитые Волга и река Кострома и т.д., и т.п. Представим, что сказал бы поэт, увидев все, учиненное в XX веке хотя бы только в его родном ярославско-костромском левобережьи Волги? Можно ли на таком реальном фоне говорить о том, что переименование — для ликвидации еше одного «религиозного» названия — древнего селения является актом уважения по отношению к Н.А.Некрасову? Думаю, что как раз наоборот.

Конечно, с возвращением названия населенному пункту действительно есть проблемы*, все это не так просто, но, безусловно, что пройдет еще какое-то время и люди поймут, как не хватает этого имени, Святое, — словно пропитанного ароматом древней Руси и овеянного преданиями и легендами — озеру, и часовне на его берегу, и всему духу этого особого, заповедного места.

* * *

Понятно, что все сделанное — это только первые шаги. Для полного возрождения «Куликова поля костромского края» предстоит сделать еще очень и очень многое: 1) нужно превратить часовню Животворящего Креста из заброшенного «памятника истории и культуры, охраняемого государством», в действующую часовню с периодическими — т.е. несколько раз в год, как и положено в часовне, — богослужениями**; 2) необходимо восстановить разрушенную часовню Федоровской иконы Божьей Матери; 3) необходимо придать окрестностям Святого озера статус особой заповедной территории с последующими, в перспективе, разборкой промышленных строений (комплекса ПМК-2), восстановлением дубовой рощи и другими работами.

Все это, конечно, будет не просто и не скоро, но все-таки сейчас под большим периодом в истории Святого озера — периодом безумия и невежества — подведена черта. Будем надеяться, что положено начало новому периоду — периоду здравого смысла и культуры.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ ГАКО, ф.558, оп.2., д.374, л.29-а.

* В числе проблем и такая: категории «сельцо» у нас больше нет, а название, бывшее в начале XX века — деревня Святое, — не очень хорошо в грамматическом смысле. Выход, видимо, может быть таким — вернуть древнее название, «повысив» статус нынешней деревни до села, так что грамматически все будет безупречно: село Святое.

** Часовня Животворящего Креста передана в пользование Костромскому епархиальному управлению в октябре 1992 года. Часовня приписана к храму Спаса на Запрудне. В летние месяцы в ней проводятся богослужения (прим. редакции).

² ПСРЛ. — Т.1. — М., 1962. — Стб. 470.

³ Миловидов И. Очерк истории Костромы с древнейших времен до царствования Михаила Феодоровича. — Кострома, 1885. — С.37. Далее — Миловидов И. Очерк истории Костромы.

⁴ ПСРЛ. — Т.1. — М., 1962. — Стб.525.

⁵ Там же.

⁶ ГАКО, ф.558, оп.2, д.374, л.об. 29-а.

⁷ Там же, л.29-6.

⁸ Карамзин Н.М. История государства Российского. —М., 1988. — Кн. 1. — Т.4. — Примеч. к гл. 1. — С. 15. Далее — Карамзин Н.М. Указ. соч.

⁹ Булдаков К.А. Кострома в борьбе с монголо-татарскими вторжениями на Руси (ХШ-ХVI вв.). // Северо-Восточная Русь в борьбе с монголо-татарскими захватчиками. — Ярославль, 1961. — С.22. Далее — Булдаков К.А. Указ. соч.

¹⁰ Миловидов И. Очерк истории Костромы. — С.56; Краткие статистические сведения о приходских церквах Костромской епархии. Справочная книга. — Кострома, 1911. — С.19. Далее — Краткие статистические сведения; Брюсова В.Г. Ипатьевский монастырь. — Ярославль, 1968. — С.92. Далее — Брюсова В.Г. Ипатьевский монастырь.

¹¹ Бочков В.Н., Тироп К.Г. Кострома. — Ярославль, 1970. — С.8. Далее — Бочков В.Н., Тороп К.Г. Указ. соч.; Бочков В.Н. Битва на Святом озере. // Маслов В.М. Сунгирская находка. — Бочков В.Н. Битва на Святом озере. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд., 1972. — С.49-95. Далее — Бочков В.Н. Битва на Святом озере.

¹² Караев К., Саламанов Н. Костромичи — патриоты земли русской. //Костромской альманах: Лит.-худож. и публ.сб. — Кострома, 1946. — С.109.; Масленицын С.И. Кострома. — Л., 1968. — С.8. Далее — Масленицын С.И. Указ. соч.; Тороп К.Г. Кострома. — М., 1974. — С.6; Иванов В.Н. Кострома. — М., 1978. — С.10. Далее — Иванов В.Н. Указ. соч.; Разумовская И.М. Кострома. — Л., 1989. — С.42. Далее — Разумовская И.М. Указ. соч.

¹³ Карамзин Н.М. Указ. соч. — С. 15.

¹⁴ Булдаков К.А. Указ. соч. — С.22.

¹⁵ Миловидов И. Очерк истории Костромы. — С.37.

¹⁶ Островский П.Ф. Исторические записки о Костроме и ея святыне. — Кострома, 1864. — С. 16. Далее — Островский П.Ф. Исторические записки.

¹⁷ Бочков В.Н., Тороп К.Г. Указ. соч. — С.8.

¹⁸ Там же.

¹⁹ Житие Александра Невского.//Памятники литературы древней Руси XIII век. — М., 1981. — С.436.

²⁰ ПСРЛ.—Т.1. — М., 1962. — Стб.476.

²¹ Срезневский И. И. Словарь древнерусского языка. — М., 1989. — Т.1. — Ч.1. — С.71.

²² Насонов А.И. Монголы и Русь. — М., 1940. — С.52.

²³ Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. — М., 1970. — С.344.

²⁴ Миловидов И. Очерк истории Костромы. — С.56.

²⁵ Краткие статистические сведения.— С. 19.

²⁶ Брюсова В.Г. Ипатьевский монастырь. — С.92.

²⁷ Материалы свода памятников истории и культуры РСФСР. Костромская область. —М., 1976. — С. 12.

²⁸ ГАКО, ф.558, оп.2, д.374, л.29-в.

²⁹ Там же.

³⁰ Там же.

³¹ Шумаков С. Сотницы, грамоты и записи. Вып.2. Костромские сотницы 1560—1568гг. —М., 1903. — С.13.

³² Словарь русского языка XI-XVII вв. — М., 1975. — Т.2. — С. 122.

³³ ГАКО, ф.558, оп.2, д.374, л. об. 29-в.

³⁴ Павел (Подлинский). Описание Костромского Ипатиевского монастыря. —М.,1832. —С.83. Далее — Павел (Подлипский). Указ. соч.

³⁵ Там же. — С.81.

³⁶ Там же. — С.82.

³⁷ Генкин Л.Б. Ярославский край и разгром польской интервенции в Московском государстве в начале XVII века. — Ярославль, 1939. — С.122. Далее — Генкин Л.Б. Указ. соч.

³⁸ Исторические события, совершившиеся 300 лет тому назад в Костроме в Смутное время 1608 и 1609 годов.//Поволжский вестник. — 1909. — № 912.

³⁹ Островский П.Ф. Историко-статистическое описание Костромского первоклассного кафедрального Ипатиевского монастыря. — Кострома, 1870. — С.18. Далее — Островский П.Ф. Историко-статистическое описание.

⁴⁰ Там же.

⁴¹ Генкин Л. Б. Указ. соч. — С. 122.

⁴² Памятники литературы древней Руси. Конец XVI — начало XVII веков. — М., 1987. — С.577.

⁴³ Чернецов Г., Чернецов Н. Путешествие по Волге. — М., 1970. — С.39. Далее — Чернецов Г., Чернецов Н. Указ. соч.

⁴⁴ Брюсова В.Г. Ипатьевский монастырь. — М., 1982. — С.82. Далее — Брюсова В.Г. Указ. соч.

⁴⁵ ЦГАДА, ф.237, оп.1, ч.1, ед.хр.34, л.506( цитируется по выписке В.Г.Брюсовой).

⁴⁶ Там же, л.об.505 — л.506.

⁴⁷ Брюсова В.Г. Указ. соч. — С.82; Иванов В.Н. Указ. соч. — С.131; Разумовскач И.М. Указ. соч. — С.42.

⁴⁸ ЦГАДА, ф.237, оп.1, ч.1, ед.хр.34, л.505.

⁴⁹ Брюсова В.Г. Указ. соч. — С.82.

⁵⁰ Там же.

⁵¹ Там же.

⁵² Там же.

⁵³ Лукомский Г., Лукомский В. Кострома. — СПб.,1913. — С.255. Далее — Лукомский Г., Лукомский В. Указ. соч.

⁵⁴ Брюсова В. Г. Отчет о реставрации памятника архитектуры и живописи XVIII в. в д. Некрасово.//Архив ТОО «Костромареставрация», № 40. Далее — Брюсова В.Г. Отчет.

⁵⁵ Брюсова В.Г. Указ. соч. — С.82.

⁵⁶ Бочков В.Н., Тороп К.Г. Указ. соч. — С. 100.

⁵⁷ Бочков В.Н. Битва на Святом озере. — С.50.

⁵⁸ Масленицын С.И. Указ. соч. — С.8; Иванов В.Н. Указ. соч. — С.130; Разумовская И.М. Указ. соч. — С.42.

⁵⁹ Островский П.Ф. Историко-статистическое описание. — С.112.

⁶⁰ Краткие статистические сведения. — С. 19.

⁶¹ Островский П.Ф. Историко-статистическое описание. — С.111.

⁶² Там же. —С.113.

⁶³ Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. — М., 1955. — Т.4. — С.172.

⁶⁴ Некрасов Н.К. По следам некрасовских героев. — М., 1970. — С. 15.

⁶⁵ Бочков В.Н., Тороп К.Г. Указ. соч. — С.101.

⁶⁶ Иванов В.Н. Указ. соч. — С. 130.

⁶⁷ Брюсова В.Г. Указ. соч. — С.82.

⁶⁸ Иванов В.Н. Указ. соч. — С.72.

⁶⁹ Разумовская И.М. Указ. соч. — С.42.

⁷⁰ Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила.//Максимов С.В. Литературные путешествия. — М., 1986. — С.351. Далее — Максимов С.В. Указ. соч.

⁷¹ Даль В.И. Пословицы русского народа. — М., 1984. — Т.2. — С.316-317.

⁷² Филипповский Г. Праздник Покрова и «Покров на Нерли».//Наука и религия. - 1990. - № 9. - С.64

⁷³ Там же.

⁷⁴ Круглый год. Русский земледельческий календарь. — М., 1989. — С.302.

⁷⁵ Максимов С. В. Указ. соч. — С.334.

⁷⁶ Там же. — С.327—328.

⁷⁷ Народный месяцеслов. — М., 1991. — С.71.

⁷⁸ Алешин Л.П. Квартира номер последний. — М., 1929. — С.89.

⁷⁹ Васьков И. Собрание исторических известий, относящихся до Костромы — М., 1792. —С.10-11.

⁸⁰ Диев М.Я. Историческое описание Костромского Ипатского монастыря. — М., 1858.—С.77.

⁸¹ Козловский А. Взгляд на историю Костромы. — М., 1840. — С.138.

⁸² Чернецов Г., Чернецов Н. Указ. соч. — С.39.

⁸³ Островский П.Ф. Исторические записки. — С.16.

⁸⁴ Краткие статистические сведения. — С. 19.

⁸⁵ Брюсова В.Г. В память о двух битвах.//Твоя земля рассказывает. — Кострома, 1960.—С.41.

⁸⁶ Брюсова В.Г. Указ. соч. — С.81.

⁸⁷ Масленицын С.И. Указ. соч. — С.8.

⁸⁸ Иванов В.Н. Указ. соч. — С. 130.

⁸⁹ Разумовская И.М. Указ. соч. — С.42.

⁹⁰ Алмазов П.А. Краткий путеводитель по г. Костроме и Костромской губернии.— Кострома, 1909. — С. 16; Исторические события, совершившиеся 300 лет тому назад в Костроме в Смутное время 1608 и 1609 годов. //Поволжский вестник. — 1909. —№ 912; Рязановский Ф. История края.//Прошлое и настоящее Костромского края. — Кострома, 1926. — С.104.

⁹¹ Краткие статистические сведения. — С. 19-20.

⁹² Воронин Н.Н. Новые памятники русской эпиграфики XII в//Советская археология. — 1940. — № 6. — С.309-315.

⁹³ Лукомский Г., Лукомский В. Указ. соч. — С.255-256.

⁹⁴ Чернецов Г., Чернецов Н. Указ. соч. — С.39.

⁹⁵ IV областной археологический съезд в Костроме.//Костромские епархиальные ведомости. — 1909. — № 15. — С.487-488; Известия IV областного историко-археологического съезда в г. Костроме. — Кострома, 1909. — Вып.5. — С.1.

⁹⁶ Переименование.//Красный мир. — 1924. — 17 авг.

⁹⁷ Деревня Некрасовское. Вспомнили земляка.//Красный мир. — 1924. — 3 окт.

⁹⁸ Алешин А.П. Квартира номер последний. —М., 1929. — С.89-91.

⁹⁹ Писатели Костромы (1918-1975 гг.). Библиог. указатель. — Кострома, 1981. — С.29.

¹⁰⁰ ГАКО, ф.Р-371, оп.1, д.383, л.100.

¹⁰¹ Там же, л.99.

¹⁰² Там же, л.97.

¹⁰³ Там же, л.96.

¹⁰⁴ Там же, л.96 об.

¹⁰⁵ Бочков В.М. Дорогу необходимо исправить.//Сев. правда. — 1938. — 10 сент.

¹⁰⁶ Используйте часовню под склад.//Сев. правда. — 1931. — 3 авг.

¹⁰⁷ Пришвин М.М. Собрание сочинений. — М., 1956. — Т.З. — С.329.

¹⁰⁸ Генкин Л.Б. Указ. соч. — С. 122.

¹⁰⁹ Шабатин И. Костромичи в борьбе за родину. //Сев. правда. — 1941. — 20 июля.

¹¹⁰ Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. — М., 1985. — Т.8. — С.429.

¹¹¹ Там же. — С.430.

¹¹² Там же. — С.428.

¹¹³ Брюсова В.Г. Отчет. — С.25.

¹¹⁴ Там же.

¹¹⁵ Там же. — С.25-26.

¹¹⁶ Там же. — С.5.

¹¹⁷ Там же. — С.22-23.

¹¹⁸ Костромская земля. Краевед. альманах. — Кострома, 1990. — Вып.1. — С.12-14.

¹¹⁹ Костромская земля. Краевед. альманах Костромского областного отделения Всероссийского фонда культуры. — Кострома, 1992. — Вып.2. — С.13.

¹²⁰ Соколов М. Почему Некрасово?//Волжская новь. — 1989. — 31 янв.

¹²¹ Дружнев В. Панихида на границе.//Сев. правда. — 1992. — 12 сент.

¹²² Шавченко В. Сход.//Костром. край. — 1992. — 22 окт.

¹²³ Там же.

¹²⁴ Борисов Н.С. Окрестности Ярославля. — М., 1984. — С.78.

¹²⁵ Некрасов Н.К. По их следам, по их дорогам. — Ярославль, 1975. — С.196.

¹²⁶ Сев. правда. — 1938. — 11 янв.

Высказаться