Россия принимала в себя любых лиц извне с немалыми предосторожностями; иные из ритуалов «шлюзования» выглядят абсурдно (как, например, обычай ввозить иноземных послов в столицу только «ночью часа в 3 или 4, так что те от холода коченеют»*), иные забавно. Например, всю дорогу московские посланники, вывезшие Полозова, выглядели не вполне по-русски: им полагалось не стричь волос и бороды до тех пор, пока, вернувшись из посольства, они не будут допущены к царю (а в России волосы мужчин не должны были покрывать ушей)**. Сам Полозов, возможно, голову брил, как на Востоке (да и в Московии нередко) было принято, но на пути домой мог и начать отпускать шевелюру.
_________
* Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. Издание Археографической Комиссии. 1900, стр. CVII [http://rapidshare.com/files/155111615/Arheograficheskaya_komissiya_Posoljstvo_Kunraada_fan_Klenka_k_caryam_Al_Mih_i_Fedoru_Al_1900.pdf].
** А. Мейерберг. Путешествие в Московию барона Августина Майерберга... в 1661 году, описанное самим бароном Майербергом. М., 1874, стр. 58 [http://dlib.rsl.ru/viewer/01003604214#?page=37].
Удивительный город встретил нашего героя после 29-летних мытарств на чужбине. Терский город был новостройкой на месте медленно ушедшего под воду после тектонического сдвига 8 лет назад города Терка: «К середине XVII века город-порт Терк — столица морского терского казачества, был очень оживленным и весьма культурным городом. Его население насчитывало более 60 тысяч человек, с постоянным гарнизоном в 500 городовых казаков. Высились караван-сараи, тянулись торговые ряды, шумели по-восточному обильные и многообразные базары. Имелись, по описаниям западных купцов, таможенный, кружечный и меновый (что-то вроде пункта обмена валют) дворы. Торжественно и гулко звенели колокола приходской православной церкви и Благовещенского монастыря. Били часы-куранты на башне городской площади; далеко не каждый европейский город в те времена мог похвастаться такой редкостью. Да что там часы-куранты? В Терке помимо монастырской библиотеки имелись общественные бани и роскошные сады-парки для общественного поселения. Город был открыт для всех, кто ценил волю и был верен храбрости. И украинец, и русский, и персиянин, и горец с Кавказа, и туркмен — все, кто бежал от суда общественного мнения или кнута владыки-феодала или государя, все находили в нем кров и занятие. Терк был „каспийским Вавилоном“, вольным городом, „зоной свободного предпринимательства“. В городе не было рабов или холопов. Были наемные слуги и богачи, но все были гражданами»*. Но в новом городке с самого начала завели строгие московские порядки.
Здесь, у воеводы Колычева, который осенью 1676 г. досиживал тут последние сроки, после обязательного в таких случаях подробного допроса, и родилась первая письменная версия хожения Василия Полозова по 17-ти царствам.
На нижнем рисунке обозначены: A — жилая войлочная палатка; B — 2-колёсная повозка из крашеного дерева на Х-образной деревянной стойке; C — войлочная молельня.
Астрахань. Раскрашенная гравюра 1683 г. Э. Кемпфера, изд. I. B. Homann 1740 г. [364]
Слева: Татарские жилища между Тереком и Астраханью. Гравюра по рис. К. Бруина 1692 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 1 (1718), p. 96/97 [363].
Справа:Астрахань. Гравюры 1693 г. из кн.: Nicolaes Witsen. Noord en oost Tartarye, d. II, Amst., 1705, p. 700/701 [365].
Астрахань. Гравюра по рис. К. Бруина 1692 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 1 (1718), p. 92/93 [366].
А потом, у только что назначенного (с сентября) астраханского воеводы Василия Осиповича Щербатого, к которому его направил Колычев, могла появиться и вторая запись, потому что расспрос-допрос вполне мог повториться и там. Астрахань тогда всего лет сто с небольшим как была русским городом (в 1550-х гг. Иван Грозный изнал оттуда коренных жителей, татар-ногайцев), славилась изобилием продуктов всех царств природы и отличным виноградным вином, которое поставлялось в Россию для церковных надобностей.
Там Полозов получил несколько рублей казённых денег на проезд до Москвы. Своего рода первый литературный гонорар костромскому писателю... Между прочим, хотя в плен татарам попадали ежегодно, как уже говорилось, по нескольку тысяч русских, бежать удавалось считанным единицам: сужу по упоминаниям в делах Министерства юстиции, куда стекалась информация о возвращенцах и где рассматривались их челобитные о «пожалованиях за полонное терпенье» (для таких выплат был даже специальный термин — «выходное жалованье», что говорит о их обыденности; занимался полоняниками Приказный стол Разрядного приказа)*. Размер этих выплат обычно составлял несколько рублей единовременно.
__________
* Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. Вып. 11. М., 1899 [http://rapidshare.com/files/134168331/Opisanie_dokumentov_i_bumag_hran_Moskovskom_arhive_ministerstva_yusticii_11_1899.pdf]. Например, в 1632 г. бежал из Стамбула в Англию и оттуда в Россию некий Степанов, пробывший в плену 18 лет (стр. 40). Два других случая описаны в 1634 г. (стр. 51, 53). В 1641—51 гг. двух сбежавших из плена отправляли из пограничных городов в Москву (стр. 83). В 1656—57 гг. упомянуты ещё трое возвращенцев (стр. 143—145), в 1695/96 г. из азовского плена сумела бежать даже женщина (стр. 405), и т. д. В 1635/36 г. рассматривались челобитные о пожалованиях (стр. 60). В 1637—39 гг. составлялась справка для Приказа Большого Дворца о размерах выходного жалованья (стр. 73), между 1628 и 1668 гг. выдавалось жалованье полоняникам, указывались расходы на их отправку в Москву, причём документ 1663 г. о даче жалованья полоняникам занимает почти 40 листов (стр. 168, 171, 174). Обращались за казённой помощью и полоняники, не состоявшие при пленении на государевой службе: например, в 1697/98 гг. велось дело «по челобитью маяцкого попа Дионисия, выкупленного из плена вместе с зятем, о выдаче в обмен двоих татар» (стр. 403).
И, надо думать, сразу по прибытию в Москву Полозов подал челобитную в надежде на полонное жалование, а то и государеву службу. А что же, ему всего-то середина пятого десятка, силушки хватает, смекалист, находчив, прекрасно знает европейские, азиатские и африканские страны Средиземноморья, прошёл все государства, окружающие Чёрное море, страны Кавказа, Персию, владеет местными языками, легко сходится с самыми разными людьми, не робел и перед султаном, и перед пашами, и перед царями, и перед великим шахом, да и с подьячим Ларионовым и его людьми за долгую дорогу, конечно, о многих сторонах государственной службы было переговорено...
В челобитных на царское имя «холопом твоим государевым» могли именоваться лишь представители знати или служилые люди (для низшего сословия была своя формула: «сироты государевы»; духовные же лица должны были именовать себя «богомольцами твоими государевыми»); строго регламентировалась «шапка», т. е. титулование государя, и заключение: «царь государь, смилуйся, пожалуй» (а, например, за прежнюю формулу «пожалуй меня, умилосердись как Бог» челобитчика могла ждать «великая опала»)*. Все эти формальности Полозов применил как положено, из чего можно сделать твёрдый вывод, что ему по меньшей мере помогал (а, может быть, и писал или перебелял челобитную) опытный в этом крючкотворстве человек.
_________
* К. Ф. Хартулари. Право суда и помилования, как прерогативы российской державности (сравнительное историко-законодательное исследование). М., 1899, Особенная часть, стр. 286 [http://www.knigafund.ru/books/51076/read#page430].
Если принять за дату подачи челобитной 26 ноября 1676 года, фигурирующее в наиболее подробном её списке, то это неудачная для Полозова дата. Ещё с 19 ноября болезненный и малоподвижный Фёдор Алексеевич, то ли почувствовав себя лучше и решив развеяться от затворнической жизни в палатах, то ли, наоборот, в лечебно-богомольных видах, отъехал из Москвы в необычайно для него продолжительное паломничество по многочисленным российским монастырям и святым местам — и возвратился в столицу лишь после 12 декабря*. Конечно, за три с лишним недели накопилось в ожидании царского внимания много куда более важных дел, чем челобитная нашего героя. (А иностранцы тогда изумлялись, до какой степени доходила централизация российской государственной машины: по мельчайшим, ничтожным делам решение должно было исходить от государя.) Интересно, заволокитилось дело полоняника Полозова, которое никто из больших людей не подталкивал, или выдали ему хотя бы нечто? Может, где-то в архивах лежит ответ на этот вопрос... (А может быть, лежал ещё в 20 веке в костромской усадьбе Комарово: «Селом Комаровом в течение нескольких столетий владели дворяне Полозовы, и в их доме со временем собрался значительный фамильный архив, в котором имелись документы самых древних лет, начиная с XVI века. После смерти последнего из Полозовых, в начале XIX века, имение перешло к его дочери, т. к. мужского потомства у него не было. А последняя из дочерей А. Полозова передала имение своему родственнику Яковлеву. У Яковлева была, кроме доставшегося Комарова, еще усадьба близ Клеванцова, называвшаяся в то время Подбровное, а позднее Панброво. Туда был перевезен весь архив из Комарова, где он находился вплоть до национализации имения в 1918 году. Затем последние владельцы Панброва были выселены из усадьбы, но они вывезли со своими вещами и архив, который находился у Яковлевых. Одна из Яковлевых, работавшая в 1941—1944 годах в селе Адищеве, в больнице, обнаружила уже забытый к тому времени комаровский [с. 320] архив на чердаке своего жилья и, не имея понятия о ценности таких старинных документов, стала ими растоплять печь. В один из приездов к ней её зять, В. П. Степанов, увидел, что его теща разжигает печь какими-то старинными бумагами. Предполагая ценность бумаг как исторических документов, В. П. Степанов собрал оставшиеся листы и привез их к себе в город Заволжск. Там он сложил эти документы на чердаке своего дома и, не имея возможности их прочитать, так как они написаны непонятным почерком XVII—XVIII столетий, трудно читаемым неспециалистами, хранил их до поры до времени. Там и были эти документы обнаружены мною. Всё собрание в количестве 104 документов было мною, по согласию с В. П. Степановым, передано на хранение в Государственный архив Костромской области»,** — где их и ждал истребительный пожар 1982 года.)
_________
* П. М. Строев. Выходы Государей Царей и Великих Князей, Михаила Феодоровича, Алексия Михаиловича, Феодора Алексиевича, всея Русии самодержцев. (С 1632 по 1682 год). М., 1844, стр. 629—632 [http://rapidshare.com/files/170741803/Stroev_P_M_Vyhody_carej_i_velikih_knyazej_1632_1682_1841.pdf].
Но вообще-то, надо честно сказать, не шёл Полозов на родину нищим. Давайте посчитаем. 17 или 20 рублей дал ему царевич Ираклий. Затем 22 или 25 рублей издержал на его «харчь и в одежду, и в подводу» Ларионов. И, наконец, в Астрахани воевода Щербатов дал ему несколько рублей казённых денег. Тут, конечно, может быть двойной счёт. При всей широте ларионовской души, мог ли он располагать такими деньгами? Тогда стрелец получал в год 6 рублей жалованья (правда, в добавку к ним ещё хлебное жалование зерном), толмач — от 15 до 20 рублей в год, так что 25 рублей — серьёзная сумма. Возможно, Полозов с Ларионовым рассчитывался из ираклиевых и щербатовских денег, на что даже и похоже, если опираться на текст сокращённой редакции челобитной («в хорчи и в платье издержал 22 рубли» — т. е., своих 22 руб.), но и в таком случае выходит, что за год странствия из Исфагана в Москву и житья в столице он потратил около 25 рублей. А если ларионовские надо считать отдельно, то и все 50 рублей! Это что-то уж слишком...
Может быть, был он широкой души человек? Пусто в мошне — жил скромно, а уж зазвенела монета — гуляй, душа, себе и друзьям в удовольствиях не отказывай! Возможно, возможно... Мы ведь помним, что он на взятку, чтобы пройти в Дом Давида, легко расстался с червонным золотым, а то и не с одним, а ведь золотой — это, как уже выше говорилось, рупь с гривенным...
Слева: план; внизу: вид Москвы с юга в 1661 году. Рис. А. Мейерберга из кн.: Рисунки к путешествию по России Римско-императорского посланника барона Мейерберга в 1661 и 1662 годах..., 1827, лл. LXIII, LI [758—759]
Москва. Три гравюры по рис. К. Бруина 1702 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 1 (1718), p. 40/41 [367—369]:
Фёдор III Алексеевич (1661—1682), царь российский с 1676. Фрагмент иконы «Спас нерукотворный с предстоящим ему царём Феодором Алексеевичем» письма И. Безмина, Е. Елина, Л. Смолянинова, 1684 [774]
Из того, что пока не найдено каких-либо следов монаршей или чиновной реакции на челобитие 1676 г., не обязательно следует, что Полозов в 1676/77 годах ничего от казны не дождался. Да, 15-летний Фёдор Алексеевич, третий Романов на престоле, был и болезненным и совсем неопытным царём, но ведь и его дед и отец принимали корону в 16 лет, и ничего, справлялись; в государственной машине было кому и не отвлекая государя рассмотреть челобитную, а порядок выплаты полонного жалованья в ту эпоху постоянных войн был отлажен. Каким-либо пятном или подозрением наш герой за время плена и скитаний себя не замарал. По всем понятиям, должен он был что-то получить.
Кремль. Гравюра по рис. К. Бруина, 1702 [773]
Правда, могла его челобитная выпасть из налаженных шестерёнок обстоятельного московского документооборота ещё и потому, что шестерёнки-то осенью 1676 года здорово пошатывало сменой властных элит, да и вообще ревизией вековых устоев. Едва оправившись от недуга, в котором его застала кончина отца*, и летом отпраздновав своё 15-летие, а через неделю и короновавшись, молодой царь отправил в ссылку прибравшего было власть к рукам боярина Матвеева и исподволь начал менять застарелые кондовые нравы на модные европейские (шаблон приписывает прорубание окна в Европу Петру I, забывая и неуспешную пробу Лжедимитрия I и вполне успешные реформы Фёдора Алексеевича, который за свою недолгую и трагическую жизнь успел и переодеть двор в польское платье, и остричь бороды, а волосам, наоборот, позволил расти и кудриться, и легализовал курение табака, и решительным сожжением разрядных книг искоренил местничество, и учредил Славяно-Греко-Латинскую Академию, — причём ему хватило такта и ума провести большинство этих новаций не из-под палки, а так, что их охотно подхватили сперва при дворе, а там и ниже, и шире, и отнюдь не забросили после его кончины).
_________
* Осложнение на ноги и общая ослабленность, вызванные хронической цингой (от которой, осложнённой душевной скорбью, он через 6 лет и умер): «А в составех ево государских и жилах есть безсилие и то от того, что цынжная кровь с соляною мокротою от той соли летит в составы и сушит жилы, и та соль чинит воскишение крове и до зубов восходит. И как прямым лекарством не лечить, та болезнь плодится, а как лечить, болезнь умаляется, а в скором времяни нельзя излечить, чтоб ево государя не обезсилить», — заявил на консилиуме 15 февраля 1676 г. доктор Степан Фунгаданов (Е. Замысловский. Царствование Фёдора Алексеевича. Ч. 1. Введение. Обзор источников. 1871, Прил., стр. III [http://rapidshare.com/files/170806621/Zamyslovskij_E_Carstvovanie_Fedora_Alekseevicha_01_1871.pdf]). Голландец Б. Койэт, описывая дипломатический приём 24 апреля 1676 г., отмечает желтизну и одутловатость лица Фёдора, костыль, на который он, сидя на троне, вынужден был часто опираться из-за слабости, и то, как боярину Одоевскому приходилось поддерживать руку государя всякий раз, как тот хотел приподнять шапку (Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. Издание Археографической Комиссии. 1900, стр. 484—485 [http://rapidshare.com/files/155111615/Arheograficheskaya_komissiya_Posoljstvo_Kunraada_fan_Klenka_k_caryam_Al_Mih_i_Fedoru_Al_1900.pdf]).
Кроме того, молодой царь сразу хотел воевать со шведами за Лифляндию с Ингерманландией, но помешал очередной всплеск боевой активности в полусонной русско-турецкой войне за украинское Правобережье, тянувшейся скорее во взаимных многозначительных манёврах, чем в реальных схватках, уже года три (в конце мая и середине июня Москву испепелили два ужасных пожара, а пойманные поджигатели на пытках показали, что были подкуплены татарами и казаками, — такое злодейство накануне венчания на царство, да ещё и на другой день после царских именин, возмутило Фёдора)*, — всё это, конечно, потребовало от казны крупных расходов, что, понятно, не способствовало щедрости к довольно нестандартному возвращенцу, который после освобождения из плена чего-то там шесть лет расхаживал по всему свету, не торопясь на родину, одевался богомерзко в турецкое, входил в поганые мечетни (не впал ли и в более предосудительные соблазны чужой веры? не осквернился ли вольно или невольно, за шесть-то лет?..), да и получил же уже и от нашего царевича в Исфагане очень хорошие деньги, и от воеводы Щербатова ещё добавочно...
_________
* В. Н. Берх. Царствование царя Феодора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. Ч. 1—2, 1834, с. 26 [http://rapidshare.com/files/136395462/Berh_V_N_Carstvovanie_carya_Alekseya_Mihailovicha_01_02_1831.pdf].
Но даже если его челобитная не дошла до царя или полномочного боярина (хотя историограф Фёдора Алексеевича сообщает, что, по всем свидетельствам, царь «выкупал множество пленных и сам принимал каждого просителя»*), то до читающей публики она достигла.
_________
* В. Н. Берх. Царствование царя Феодора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. Ч. 1—2, 1834, с. 114 [http://rapidshare.com/files/136395462/Berh_V_N_Carstvovanie_carya_Alekseya_Mihailovicha_01_02_1831.pdf].
Кремль со стороны Красной площади (вверху) и с западной стороны (внизу):
Рис. А. Мейерберга 1661 г. из кн.: Рисунки к путешествию по России Римско-императорского посланника барона Мейерберга..., 1827, лл. XXXV, XXXVI [756—757]
Часы Спасской башни Кремля (Фроловские часы) [754]
Царь-колокол и его язык работы Григорьева [755]
Сани боярские. [760]
Рисунки А. Мейерберга 1661 г. из кн.: Рисунки к путешествию по России Римско-императорского посланника барона Мейерберга в 1661 и 1662 годах..., 1827 [754, 755, 760]
По-видимому, ожидая решения по своей челобитной, Полозов хотя бы какое-то время провёл в Москве (хотя может быть и так, что в Москве и прошёл весь остаток его жизни, — все известные нам скудные факты о его жизни в России после возвращения связаны только со столицей). Москва уже не была той сплошь деревянной конца 1640-х годов, какую он видел проездом в отрочестве: уже лет двадцать как зажиточные москвичи стали строить себе каменные дома, хотя спальни предпочитали бревенчатые, для здоровья. Золочёные купола полусотни кремлёвских соборов так сияли, что о них говорилось: «как идёшь издали, будто видишь Иерусалим, а войдёшь, там перед тобой Вифлеем»*. Изумлял непревзойдённой величиной отлитый в 1653 году неподъёмный Царь-колокол, ещё целёхонький**; всё так же по-особенному — от восхода и от захода Солнца — отмеряли время галовеевы куранты 1625 года на Спасской башне Кремля***. Ездили по грязному снегу в красных суконных санных каретах боярские жёны. Вельможи могли ехать и верхом, постукивая рукоятью хлыста о специальную небольшую литавру у луки седла, чтобы толпа дала дорогу. Паче звона боярских литавр благовестили 1700 церквей, в которые, чистоты ради, нельзя было вносить Библию из-за всяких нескромностей Ветхого Завета: только Евангелия и избранное из пророков (но дома держать и читать Библию дозволялось).
_________
* Бальтазар Койэт (Balthasar Coyet). Исторический рассказ, или Описание путешествия, совершённого в свите господина Кунраада фан-Кленка, Чрезвычайного посла Высокомощных Господ Генеральных Штатов и Его Высочества господина Принца Оранского, к Его Величеству Царю Московии... (1677). Пер. А. М. Ловягина. В кн.: Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. Издание Археографической Комиссии. 1900, стр. 521 и след. [http://rapidshare.com/files/155111615/Arheograficheskaya_komissiya_Posoljstvo_Kunraada_fan_Klenka_k_caryam_Al_Mih_i_Fedoru_Al_1900.pdf]
** Он разбился при пожаре 1701 года, и в 1735 г. из его осколков был отлит новый, на треть больше по весу, который лопнул, скорее всего, ещё при отливке. Его мы и видим ныне в Кремле.
*** Их лишь Пётр в 1705 г. велел переделать на обычный 12-часовый циферблат немецкого вида.
Типы русских священнослужителей 1660-х гг. Рис. А. Мейерберга 1661 г. из кн.: Рисунки к путешествию по России Римско-императорского посланника барона Мейерберга в 1661 и 1662 годах..., 1827, л. XXXVII [761]
В столице Полозов окунулся в подзабытые картины родной жизни, и хорошие и дурные. Как чопорный английский пастор был шокирован празднованием пасхи в храме Гроба Господня, так австрийский посланник изумлялся русской пасхе, когда всю неделю закрыты лавки и мастерские, пусто в судебных местах, зато настежь открыты кабаки и харчевни, и попы с мальчонками, таскающими за ними тяжёлые иконы или кресты, «посещают всех прихожан и других знакомых и упиваются с ними до совершенного опьянения. На больших улицах так много увидишь лежащих мужчин и женщин, мертвецки пьяных, что невольно подумаешь, столько ли милости Божией принесёт им строгий их пост, сколько они навлекут на себя негодования нарушением законов воздержания такою необузданною распущенностью. Колокола потрясают воздух беспрестанно звоном и днём и ночью, потому что звонят не одни сторожа в назначенные часы для призывания народа к псалмопению и совершению таинства, или для возбуждения набожности, а пьяные и всякие прохожие, из суеверного убеждения, якобы таким звоном они доставляют самое приятное удовольствие теням своих родных, или знакомых»*. Таким же непрестанным звоном и прекращением всякой работы праздновались дни рождения и тезоименитства царя. С отвычки Полозов, наверное, страдал от московской стужи: и среди июня мог вдруг выдаться день с сильным снегопадом и градом. Только две улицы в Москве были вымощены брусом: из Кремля к Посольскому двору и к загородным выездам царя на охоту и прогулки (во время которых всем надлежало прятаться в дома, а на открытой местности падать ниц и не сметь лицезреть государя); остальные были крыты просто брёвнами, и езда по ним сопровождалась великим грохотом и тряской. На всех перекрёстках торговали яблочным квасом (от которого можно было и жестоко заболеть: санитарии не блюли), а за городом был «Красный кабак, славившийся увеселениями. Все гуляки забирались туда на несколько дней и пировали с Бахусом и Венерою»**.
_________
* А. Мейерберг. Путешествие в Московию барона Августина Майерберга... в 1661 году, описанное самим бароном Майербергом. М., 1874, стр. 45—46 [http://dlib.rsl.ru/viewer/01003604214#?page=29].
** В. Н. Берх. Царствование царя Феодора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. Ч. 1—2, 1834, с. 63, 65, 66 и след.[http://rapidshare.com/files/136395462/Berh_V_N_Carstvovanie_carya_Alekseya_Mihailovicha_01_02_1831.pdf].
За Посольским двором в многочисленных шалашах стригли и брили, волосы же кучами выбрасывали на улицу, отчего место называлось Вшивой биржей. По улицам, под конвоем стражников с дубинками или палицами, просили подаяния попарно скованные железными ошейниками и цепями острожники, неся меж собою свою колодку, а за плечами большой мешок для сбора съестного; кого на уличный промысел не выпускали, те из специальных отверстий в тюремных стенах тянули на волю руку для милостыни. С церковными кружками для пожертвований ходили также монахи, и кроме них стояли, сидели, лежали многочисленные нищие, увечные и притворные, которых в Москве насчитывали от 500 до 1000 человек. Нередки были прохожие с вырванными ноздрями за нюхание табака. На площадях методично лупили по пяткам вопящих неисправных должников (впрочем, подкупив палача, можно было сунуть железки под чулки), хлестали грубой лосиной трёххвосткой до потери сознания, а то и до смерти ослушников государевых указов, а кому-то и рвали спину раскалёнными щипцами. Мрачной достопримечательностью были выставленные напоказ голова и четвертованные останки Стеньки Разина и голова псевдо-царевича Алексея, казнённых 5 лет назад.
Практически каждую ночь бывало по нескольку пожаров. Поскольку ни воды, ни пожарных не хватало, останавливали пожары обычно тем, что очень споро и сноровисто разбирали до основания все дома вокруг горевшего (и тут нужен был глаз да глаз: тот же, кто помогает спасаться, мигом прибрал бы к рукам и всё, что плохо лежит в разгорающемся доме); благодаря же широкому предложению недорогих комплектов полностью готовых к сбору домов, обычно вскоре на месте пожарища уже стояли новые избы, а хозяева привычно доставали из погребов сброшенные туда от огня пожитки и припасы.
«Простой народ так падок до вина, что часто они не только летом, но и зимою, при жестоком холоде, не только пропивают своё верхнее платье, но и нижнее, даже рубаху с тела, и голышом выбегают из кабака домой. Даже женщины из простонародья допиваются иногда до того, что оставляют платье своё под залог, и голые, вытолканные из кабака, валятся от пьянства на улице и часто терпят ущерб своему целомудрию, которое и так [с. 529:] не очень велико»*. Попы в пьянстве и безнравственной жизни превосходили всех и часто бывали за то биты, но из почтения к сану с них снимали священный головной убор, «а затем потихоньку опять кладут на голову, после того как его хорошенько поколотили и отдули»**. «Монахи и монахини, все без исключения, до того просты и невежественны, что из десяти вряд ли найдётся один, который бы сумел наизусть прочесть: "Отче наш". Они не знают даже десяти заповедей; такие знания, по их понятиям, приличествуют только высшему духовенству, а не им»***.
_________
* Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. Издание Археографической Комиссии. 1900, стр. 312; тж. стр. 496 и след., 528 и след. [http://rapidshare.com/files/155111615/Arheograficheskaya_komissiya_Posoljstvo_Kunraada_fan_Klenka_k_caryam_Al_Mih_i_Fedoru_Al_1900.pdf].
** Бальтазар Койэт (Balthasar Coyet). Исторический рассказ, или Описание путешествия, совершённого в свите господина Кунраада фан-Кленка, Чрезвычайного посла Высокомощных Господ Генеральных Штатов и Его Высочества господина Принца Оранского, к Его Величеству Царю Московии... (1677). Пер. А. М. Ловягина. В кн.: Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. Издание Археографической Комиссии. 1900, стр. 533.
*** Там же, с. 534 [http://rapidshare.com/files/155111615/Arheograficheskaya_komissiya_Posoljstvo_Kunraada_fan_Klenka_k_caryam_Al_Mih_i_Fedoru_Al_1900.pdf].
Типы русского общества 1660-х гг. Рис. А. Мейерберга 1661 г. из кн.: Рисунки к путешествию по России Римско-императорского посланника барона Мейерберга в 1661 и 1662 годах, представляющие виды, народные обычаи, одеяния, портреты и т. п. Изданы Фёдором Аделунгом. СПб., 1827, лл. XXXVIII, XXXIX [762—763]:
«Рукава узки и почти той же длины, как и кафтаны; их можно при помощи многих складок засучивать вверх и, таким образом, освобождать руки. Некоторые бездельники завязывают рукава внизу, наполняют их камнями или другими тяжёлыми предметами и потешаются тем, что бьют ими встречных, особенно ночью»; «...в случае долговременного пребывания кого-либо у них <у русских — Е.Ш.>, и если это как раз хорошие друзья, жена, по временам, 2—3 и более раз, встаёт из-за стола, [с. 474:] как будто ей нужно что-нибудь сделать по хозяйству, переодевается и затем очень быстро, одетая в другое платье, выходит к гостям. Делать это им легко: их платья все широки, без всяких застёжек и с одной лишь пряжкою впереди на груди, так что легко и снимают и снова надевают их. В этом они выказывают своё богатство, а заодно и почтение к тем, кто у них в это время в гостях» (Бальтазар Койэт [Balthasar Coyet]. Исторический рассказ, или Описание путешествия, совершённого в свите господина Кунраада фан-Кленка, Чрезвычайного посла Высокомощных Господ Генеральных Штатов и Его Высочества господина Принца Оранского, к Его Величеству Царю Московии... (1677). Пер. А. М. Ловягина. В кн.: Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. Издание Археографической Комиссии. 1900, стр. 526, 473—474 [http://rapidshare.com/files/155111615/Arheograficheskaya_komissiya_Posoljstvo_Kunraada_fan_Klenka_k_caryam_Al_Mih_i_Fedoru_Al_1900.pdf]).
Чиновник и боярин со слугой. Рис. 1678 г. из кн.: B.-L. F. Tanner. Legatio Polono-Lithuanica in Moscoviam... Anno 1678. Norimbergae, 1689 [768]
Русские качели двух видов. Рис. 1678 г. из кн.: B.-L. F. Tanner. Legatio Polono-Lithuanica in Moscoviam... Anno 1678. Norimbergae, 1689 [769]
«Во всех дворах есть очень большие и высокие качели, с которыми Русские очень хорошо умеют обращаться, особенно подбрасываясь при помощи доски, на каждом конце которой стоит по человеку, причём оба иногда подскакивают футов на 8 или 10 от доски; в то время как один подскакивает, [с. 473:] другой так ловок и искусен, что не падает, но остаётся твёрдо стоять на доске» (Бальтазар Койэт [Balthasar Coyet]. Исторический рассказ... (1677). Пер. А. М. Ловягина, 1900, стр. 472—473).
А ещё процветала в Московии изумлявшая иноземцев свобода нравов: в банях женщины и мужчины, хотя мылись в разных помещениях, но входили-выходили нагишом через общую дверь; так же, не стыдясь наготы, общо бегали из парной окунуться в пруд или растереться снегом. Монахини, как немногие из женщин имевшие свободный выход в город, служили признанными жрицами любви; прелюбодействам предавалось чуть не поголовно всё население (впрочем, связь с незамужней и прелюбодейством-то не считалась). У Толкучего рынка было место найма работников и работниц, и там открыто стояли многочисленные «торговки своими прелестями» — нарумяненные и набелённые нимфы радости (как их называет Берх, с. 68), держащие во рту бирюзовые перстни. Ну и убивали за полушку, и постоянно врали не краснея, и слова не держали, и нищие крали детей, чтобы, изувечив, вызывать больше сострадания и милостыни, — жестокий был век. Но и люди были привычные. «Странно сказать, а при такой беспорядочной жизни обоих полов в Московии, многие доживают до глубокой старости, не испытав никогда и никакой болезни. Там можно видеть сохранивших всю силу семидесятилетних стариков, с такою крепостью в мускулистых руках, что выносят работу вовсе не под силу нашим молодым людям»*. На крепость русского желудка была рассчитана и торговля мясом: небогатый москвич, к изумлению иностранцев, купив по дешёвке кусок подтухшей говядины, аппетитно уписывал её с чесноком.
_________
* А. Мейерберг. Путешествие в Московию барона Августина Майерберга... в 1661 году, описанное самим бароном Майербергом. М., 1874, стр. 85 [http://dlib.rsl.ru/viewer/01003604214#?page=51].
Фёдор III Алексеевич (1661—1682), царь российский с 1676. По гравюре И. Штенглина ок. 1760-х гг. с портрета кисти И. И. Бельского. В кн.: А. В. Морозов. Каталог моего собрания..., т. 4, 1913 [775]
В следующие 13 лет, отмеченных дальнейшим разворотом Московии к Европе, бунтами, интригами между партиями, стоящими за разными детьми Алексея Михайловича, наш герой, которого, конечно, как и всех россиян, эти большие государственные события так или иначе касались, женился, завёл детишек. Поместье, если оно у него и правда было, ушло бесповоротно, и не обязательно к родне, скорее вернулось к государю (таким было в этот период законодательство о судьбе поместий в случае смерти или более чем 10-летнего плена владельца), а если какое-то именьице было в Костроме, то выгорело в большом пожаре 1678 года*, новым же государь Фёдор, насколько известно, не пожаловал, чинов также не дал, хотя по тому же законодательству (указ 1637 г.) помещик, бывший в плену более 10 лет и тем самым лишившийся права на возвращение поместий, взамен этого получал право скорейшего получения новых поместий, прежде всех других челобитчиков**.
_________
* О масштабе пожара можно судить по тому, что в годовой сметной росписи 1700 года (22 года спустя!) всё ещё указывали, что «город во 186 году <т. е. в 7186 г. от сотворения мира, или в 1678 от рождества Христова. — Е.Ш.> сгорел» (Г. В. Есипов. Сборник выписок из архивных бумаг о Петре Великом. Т. 2. 1872, с. 265 [http://rapidshare.com/files/130998388/Esipov_G_V_Sbornik_vypisok_iz_arhivnyh_bumag_o_Petre_Velikom_02_1872.pdf]).
** См. http://www.old.kurskcity.ru/book/tankov/t013.html
Ярославль. Гравюра по рис. К. Бруина 1708 г. из кн.: Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie, en Perse, et aux Index orientales. Tome 2 (1718), p. 426/427 [370]
Софья Алексеевна (1657—1704), царевна, с 1682 по 1689 фактически правительница России. Гравюра Л. Тарасевича 1680-х гг. [776]
Правда, есть одна любопытная запись в Книге расходной Мастерской Палаты, сделанная через 8 с небольшим лет после возвращения нашего героя в Москву и подачи им первых челобитных (и через два с половиной года после кончины Фёдора Алексеевича). 10 января 1685 года из средств палаты было выдано «по указу в-го г-ря и по челобитной за пометою дьяка Гаврила Деревнина, Василью Полозову для его бедности, в приказ, 2 руб.»*. Если это о нашем герое (а скорее всего так, потому что маловероятно, чтобы некий его гипотетический тёзка в столь близком времени тоже бил челом царю с аналогичной по сути дела просьбой), то я думаю, что это ответ не на челобитную 1676 года, а на какую-то новую, потому что даже для российской бюрократии дать ответ через 8 лет после заявления — это чересчур.
_________
* Г. В. Есипов. Сборник выписок из архивных бумаг о Петре Великом. Т. 1. 1872, с. 270—271 [http://rapidshare.com/files/130997730/Esipov_G_V_Sbornik_vypisok_iz_arhivnyh_bumag_o_Petre_Velikom_01_1872.pdf].
То, что выдали вспомоществование из средств Мастерской Палаты, не свидетельствует о том, что Полозов там занимался каким-то ремеслом или правил должность (иначе его имя в документах палаты мелькало бы чаще), просто деньги палаты регулярно использовались на подобные цели (милостыню, награждение царских шутов-карл, разовые вспоможения и пожалования самым разным лицам и т. д.).
То, что указ дан от имени 12-летнего Петра Алексеевича, — это тоже формальность, делами государства тогда управляла Софья Алексеевна. Тем не менее эта формула обращает на себя внимание, потому что гораздо чаще в документах палаты расходы подобного рода делались опосредованно, по указаниям окольничего Стрешнева или ещё кого-то из распорядителей финансов, лишь ссылавшихся на царскую волю. Возникает соблазн допустить, что до Софьи дошла всё же челобитная нашего героя и произвела впечатление. (Правда, есть ещё один соблазн: это популярный среди историков рассказ о том, как Софья, едучи говеть в великий пост, увидела плачущего человека с челобитной, остановилась, подозвала к себе, тот назвался Полозовым и пожаловался, что судья выгнал его, не приняв жалобу; Софья воспламенилась, велела доставить судью прямо в монастырь, но из его объяснений открылось, что этот Полозов — матёрый профессиональный ябедник, да вдобавок под предлогом участия в 30-ти тяжбах уклоняется от государевой службы, хотя и должен бы, коли «поместье малое имеет в Костроме»; и решение от царевны вышло такое: запретить Полозову входить в суды, записать его в стрельцы, а при нарушении запрета — без доклада бить плетьми*. Неизвестна дата этого эпизода, но если он предшествовал 1685 году, то можно предположить, что фамилия Полозова из памяти царевны не изгладилась, и она, возможно, чувствуя, что с Полозовым-сутягой обошлась под горячую руку слишком сурово, к его родственнику Полозову-ветерану решила проявить милость. Впрочем, тут слишком много произвольных допущений.)
_________
* См.: Русское слово, 1859, том 1, с. 420—421; В. Татищев. Собр. соч., т. VII—VIII, 1996, с. 365, 380.
Как могло выйти, что в чужих странах, начав с нуля и живя в опасности разоблачения, Полозов сумел и прожить шесть лет и обойти при этом полмира, а на родине за 8 лет впал в такую нужду, что пришлось фактически просить милостыни (а ещё через пять лет — снова)? Причины могли быть разные. Пахать свой надел сынам боярским было не зазорно, но вот работать подёнщиком или наниматься к кому-то в услужение — это уже, по-видимому, для его общественного статуса было низким делом. Да и сил с годами явно не прибавлялось, 45 лет и 55 — разница немалая. Дело шло к старости. Так, по совокупности причин и обстоятельств, и вышло, что скатилась семья нашего героя в полную нищету, и когда через 5 лет подошёл конец власти царевны-регентши Софьи, наш герой в конце 1689 года решил попросить помощи и от новых хозяев государевой казны: «...живу на Москве, скитаюсь з женишкою и детишки промеж двор, помираю голодною смертию». Разовое вспоможение ему выдали в январе 1690 г. даже больше прежнего — 5 рублей. Но последующее возвышение семейного благосостояния (а оно случилось, коли потомки Полозова снова владели костромскими поместьями), наверное, уже было делом следующих поколений.
...Что-то из этих домыслов по законам вероятности должно оказаться правдой; ну а остальное хотя бы рисует типичную среду, в которой жил наш герой и протекали его злоключения и приключения. А теперь вернёмся на более твёрдую почву фактов.
